Фирсов Русские флотоводцы
Шрифт:
В Архангельске на стапелях Соломбальской верфи уже высились корпуса трех судов, построенных для плавания во льдах. Командиров судов, бывалых моряков, капитанов 2-го ранга Василия Бабаева и Никифора Панова, Чичагов знал раньше по участию в Семилетней войне.
На Шпицберген отправлено специальное судно-гу-кор «Святой Михаил», с запасами провизии и материалами для вояжа, под командой унтер-лейтенанта Матвея Рындина.
Вскоре суда спустили на воду, начали оборудовать и достраивать на плаву. Суда назвали по имени капитанов: «Чичагов», «Бабаев», «Панов». Теперь все они дневали и ночевали на судах. Надо было спешить покинуть Архангельск до ледостава.
В конце августа отряд покинул верфи и 5 сентября бросил якоря в Екатерин-гавани, у выхода из Кольского залива.
В полярную ночь моряки продолжали готовить суда к плаванью во льдах. Чичагов обговаривал разные случаи при нахождении в туманах, при шквалах и штормах.
— Наиглавное, не терять друг дружку, — постоянно напоминал он подопечным. — Чуть что — сигналить мне без промедления, — беречь людей от непогоды.
На картах капитан-командор прокладывал маршрут, выспрашивал у местных моряков-старожилов, бывавших прежде на Шпицбергене, особенности пребывания в тех местах.
Наконец, 8 мая 1765 года под Андреевским флагом отправилась в далекий путь первая русская Арктическая экспедиция. На этот раз военным морякам выпала честь послужить русской науке.
Море Баренца встретило моряков весенними штормами, вперемежку с моросью, туманами и снежными нарядами. Благо, почти все время задувал ветер южных румбов, и спустя три недели суда, расталкивая питый лед, вошли в бухту Клокбай на Шпицбергене. 11и берегу залива виднелись две избушки, сложенные из плавника, приткнувшись к берегу, наполовину во льду, высилось судно. Вокруг него, радостно размахи-нмя шапками, толпился его экипаж.
Чичагов шел до берегового припоя на шлюпке, а потом по льду добрался до суши.
— Лейтенант Рындин, — первым представился командир гукора.
Он обстоятельно доложил о зимовке, почти все матросы и он сам хворали, не хватало плавника для обогрева. Осмотрев запасы провизии, Чичагов распорядился пополнить судовые резервы.
Он подробно расспросил Рындина об условиях пла-иапия к западу от Шпицбергена. Лейтенант, не раз бывавший на Шпицбергене, общался с голландскими и датскими шкиперами-китоловами, рассказал, что те промышляют к северу не далее миль на сотню.
— Не видел ли кто из них проходу по чистой воде К иостоку? — невзначай спросил Чичагов.
Глаза Рындина удивленно округлились.
— Такого ни разу не слыхал, ваше превосходительство, — ответил он, как бы пряча усмешку. — Касаи может быть чистая вода, ежели кругом торосы до горизонта?
Добро. Проверим твои байки, — отвечал Чичагов. — А мы нынче же уходим. Невесть, вернемся ли до ледостава. Крепись, тогда еще одну зиму перетерпи, покуда за тобой не вернемся.
Рындин оказался прав. Почти полтора месяца отряд Чичагова, поднявшись до 80-й параллели, пробирался сквозь льды на северо-запад. Уже на выходе из
Клокбайского залива судам пришлось расталкивать крошево льда. Неподалеку стояли на якорях китобои. Чичагов послал Панова расспросить шкиперов об обстановке.
— Так что все голландцы твердят: николе к северу. Проходу на восток нет, — сообщил вернувшийся Панов. — Удивлены они таким вопросам. Разглядел я у них суденышки. Они покрепче наших. Обшивка-то у них в четыре доски, а наша лишь в две...
Чичагов молча выслушал и проговорил не смущаясь:
— Не робей, капитан, мы двужильные. Возвертай-ся, не позабудь, как условились, про сигналы в туманности и сумраке. Передай о том Бабаеву.
Спустя два дня суда поднялись к северной оконечности островов Шпицбергена, вошли в крупнобитый лед. Громадные глыбы преградили путь, суда едва уклонялись от них. Наружную обшивку то и дело обдирали льдины. Вдали, версты за две-три, громоздились сплошные торосы. Отряд повернул назад и двинулся вдоль кромки ледяных полей в Гренландское море. Редкий день не пасмурило, солнце совсем не показывалось. Частенько внезапно находили снежные заряды и суда скрывались за их пеленой.
Для обозначения места каждые полчаса «Чичагов» стрелял из пушки.
«Главное мое попечение, — доносил Чичагов, — состояло в том, чтобы сыскать способы быть вместе трем судам неразлучно, дабы во всякое время не лишиться взаимного вспомоществования; а для того назначены были сигналы, через которые я с другими командирами говорить мог.
Временами мороз прихватывал паруса и снасти, кругом нависали сосульки, леденела палуба. В кубрике круглые сутки тлел камелек, возле него сушили одежду матросы, сменившиеся с вахты».
Чичагов распорядился через день окуривать кубрики и каюты порохом и можжевельником. И все же часть команды постоянно хворала от переохлаждения. Тогда Чичагов приказал всем свободным от вахты быть в непрестанном движении. «Выдумывали такие игры, которые делают большое движение, и матросы, узнав в оном пользу, всегда резвились до поту».
И все же каждый день таил в себе смертельную опасность. Кругом, куда ни кинь взгляд, штормовой океан, «особливо когда дует крепкий ветер, с превеликим визгом; трепещут паруса, скрепления в корпусе и мачтах, а паче шум от ударов кипящих волн, в которых корабль ныряет, — вспоминал Василий Чичагов. — В таком случае не токмо в отдалении, но и на собственном корабле, даваемое по команде, громогласное повеление слышать почти невозможно; тогда остается только подкреплять себя надеждою на Бога, иметь неустрашимость, веселый и отважный вид, дабы подчиненные не пришли в отчаяние».
23 июля суда достигли широты 80° 26’, севернее, чем это удавалось англичанину Генри Гудзону.
Чичагов собрал капитанов на совет.
— Нынче третий месяц на ходу. Осенние шторма искоре зачастят, провианту не густо, что делать станем?
Обстоятельно рассудив, капитаны решили возвращаться, не заходя на Шпицберген.
— Слава Богу, покуда матросики все целы и невредимы, — высказал свое мнение Панов.