Физика и музыка
Шрифт:
Девушка напевает нехитрый ритмический мотив. Ее маленький джазовый голосок, подчеркнутый искусственной реверберацией, сочен и выразителен. Делают и так: на эстрадной пластинке певица поет под «открытым небом», а ей вторят скрипки «из гулкого зала». В записях музыки легкого жанра этот прием («многоплановая реверберация») зарекомендовал себя неплохо. Тонко, корректно накладываются электрические отзвуки и на симфонические записи. Старая музыкальная классика обогащается новыми оттенками.
Давно ли появились в студиях ревербераторы! А сегодня звукорежиссеры недоумевают: как это они прежде без них обходились.
Человек с абстрактным именем «радиослушатель» включает приемник. Слышится музыка, которую он знает и любит. Она прекрасна и сейчас. Человек закрывает глаза, сосредоточивается. Хорошо, чудесно, но... Но все-таки не то, что в концертном зале. Там могучий и упоительный звук наваливается стеной, рвется со всех сторон. Здесь звучит только задрапированный шелком приемник. Для полного восприятия музыки этого мало, как бы ни были хороши громкоговорители. Хочется простора, раздолья, объемности звука. Хочется чувствовать перед собой эстраду — чтобы виолончели пели слева, а валторны — справа, чтобы откуда-то сверху ревел орган, — словом, чтобы создавалась полная иллюзия подлинного оркестра.
Всемогущая техника радиовещания и звукозаписи исполняет и такое желание.
Давным-давно начались опыты объемной, стереофонической передачи и записи звука. Идея — всем известная. Звук оркестра записывается не из одного места, а, по меньшей мере, из двух разных точек. На некотором расстоянии друг от друга ставятся две группы микрофонов, от каждой — свой канал усиления, передачи, приема, и, наконец, собственный громкоговоритель. Всего два излучателя вместо одного — и звуковую картину не узнать. Умело расставив громкоговорители разных каналов в комнате, вы добьетесь впечатления реального, раскинувшегося в громадном зале оркестра. Пусть даже ваша комната невелика, стоит закрыть глаза — и раздвинутся ее стены, море звуков обрушится на вас спереди, с боков, сзади. Каждый инструмент окажется «на своем месте».
Опытные стереофонические радиопередачи у нас сейчас ведутся регулярно по ультракоротковолновым каналам. Разработаны системы объемной двухдорожечной записи — и на магнитофонную пленку, и на граммофонную пластинку. Любители трюков, как водится, выделывают всевозможные фокусы. Скажем, расставляют громкоговорители так, что солирующий скрипач будто стремительно носится по сцене. Чаще, правда, такой «эффект пинг-понга» получается и без умысла — по неопытности звукооператоров. Испытываются и более ценные в художественном отношении приемы — многоканальные записи, вплоть до двенадцатиканальных. Старая задача из крыловской басни «кому из музыкантов где сидеть» решается экспериментально и даже без музыкантов, без участия оркестра!
А в кино стереозвук успел завоевать прочное и почетное положение. Широкоэкранные, панорамные фильмы только так и озвучиваются. Зрители уже привыкли и не видят в этом ничего особенного. Быстро, очень быстро мы забываем вчерашние чудеса.
Звуковой монтаж, реставрация, наложения, реверберация, стереофония — эти великолепные технические эффекты и возможности ведут к тому, что «музыкальные консервы» становятся не только не беднее, но богаче, ярче «живой» музыки. Получается как в шикарной фотографии, где снимают «лучше, чем в жизни».
А бывает, эффекты звукозаписи служат и для обратной цели — для сознательного искажения, преобразования звука.
КАК В КРИВОМ ЗЕРКАЛЕ
Чуть
А знатоки звукозаписи завели «звуковую комнату смеха».
Вы записываете на магнитофоне какие-то звуки, при воспроизведении пускаете пленку медленнее, чем она двигалась во время записи. В результате звуки длятся дольше, частота их уменьшается, они становятся ниже. Человек, поющий тенором, может запеть чем-то вроде баритона или баса (так, если помните, изучается вибрато певческого голоса). Если же не замедлить, а, наоборот, ускорить движение пленки, звуки укоротятся, тон их повысится. Из баса получится дискант. Честно говоря, это будет не слишком красиво. Выйдет скорее фокус, чем художественный прием. Но кое-где он служит исправно.
Наши читатели, вероятно, помнят радиопостановку «Приключения Буратино». Все роли в ней играл один и тот же артист — Николай Литвинов. Записи его голоса где надо «растягивались», где надо «сжимались», где надо накладывались друг на друга. Так были сделаны и басистые реплики Карабаса-Барабаса, и высокий «деревянный» говорок Буратино, и его характерная песенка.
Этот прием, придуманный тогда радиорежиссером Розой Иоффе, с успехом использовался потом и в ряде других передач.
В городе Кельне есть студия, где особенно много занимаются эффектами звукозаписи. Представьте себе, что музыкант играет какую-то очень быструю, очень трудную в исполнении вещь, но не в ее настоящем темпе и не там, где показано нотами, а в два раза медленнее и на октаву ниже. Музыка записывается на пленку. А при воспроизведении пленка пускается вдвое скорее, чем при записи. Это значит, во-первых, что все звуковые колебания становятся вдвое чаще, то есть высота их тона повышается ровно на октаву — попадает как раз туда, где они должны быть согласно нотам, и, во-вторых, темп тоже ускоряется вдвое, делается именно таким, каким он должен быть по замыслу композитора. Манипуляции понятные и несложные.
Но зачем же, спросите вы, нужно было сперва замедлять исполнение вдвое, а потом ускорять его в те же два раза? Не проще ли было сразу сыграть так, как написано в нотах?
Делалось это для того, чтобы исполнение стало чище. Быстрый пассаж, исполненный в медленном темпе, можно сыграть точно, уверенно. Не спеша удобнее передать и оттенки игры. В нормальном же, ускоренном виде пассаж предстанет перед слушателем во всем его виртуозном блеске. Впрочем, предстанет ли?
ДИРИЖЕР МАГНИТОФОНА
В кельнской студии существовал целый ансамбль, записывавший свои вещи по этому принципу. Вероятно, забавно было смотреть на музыкантов, игравших нарочито медленно, и дирижера, еле двигавшего руками. Что-то вроде ускоренной киносъемки и замедленной кинопроекции. Но уж очень богатым воображением должны были обладать эти музыканты. Ведь они, по существу, должны исполнять вовсе не то, что слышат. Возможно ли такое перевоплощение? Удавалось ли заменить аккуратностью вдохновенную экспрессию подлинного виртуоза? Чего тут больше: красоты или оригинальности?