Физрук-4: назад в СССР
Шрифт:
С удовольствием разувшись и раздевшись, я прошел в комнату, зажег люстру под потолком, осмотрелся. Стандартный набор мебели, присущий этой эпохе — полированный гарнитур, что состоял из «стенки», объединявшей в себе сразу несколько шкафов, диван, два кресла, телевизор, торшер. В общем — ничего особенного. Подобная же обстановка была и у Телегиной. И точно такую же я намеревался приобрести для нас с Илгой. Чтобы изгнать тишину, я включил телевизор. По первому каналу шло нечто общественно-политическое. По второму — «Спокойной ночи, малыши!». Ладно, посмотрим на Филю и Хрюшу.
В
— Нравится? — спросила она, догадавшись, о чем я думаю.
И картинно, будто на подиуме, крутанулась передо мною. Платье оказалось с секретом. При вращении его плиссированный подол вздулся колоколом и тут же опал, лишь на миг приоткрыв то, что чужому видеть не полагалось. Да, примитивные ухищрения Оли, которая пыталась взять меня жалобами на одиночество и демонстрацией декольте — это грубый напор, по сравнению с этим невинным желанием модельерши показать то лучшее, что у нее есть. И ей это, следует признать, удалось.
— Нравится, — ответил я и тут же добавил: — У тебя не найдется чашка чая для усталого путника?
— Конечно! — откликнулась она. — Потерпи немного, сейчас все приготовлю.
И снова взметнув подол, резко повернулась и ушла на кухню. Невидящим взором я уставился в телевизор, по которому рассказывали что-то о Подмосковье. Солидные дяди в драповых пальто и ондатровых шапках показывали на заметенные снегом бетонные конструкции, обещая сдать их в эксплуатацию раньше срока. Вот интересное дело, думал я. Мне теперь что, до старости отбиваться от всех этих совершенно ненавязчивых предложений любви и верности? Ведь большинству из дамочек, разной степени свежести, нужен не мимолетный перепихон, а долгая счастливая жизнь с одним единственным. Да только я не могу быть одним единственным для всех них!
Машуня позвала меня на кухню. Я поднялся, выключил телек и отправился пить чай. Оказалось, что к нему у тети Маши был заготовлен пышный мясной пирог, несколько видов варенья и мед. В общем — все удовольствия, вредные для здоровья, но необходимые для души. У тети обнаружился даже лимон. Чай, видать, заварила сама модельерша. Судя по вкусу, это был настоящий, черный индийский чай, а не грузинский или краснодарский. Пирог был вкуснейший, и я бессовестно слопал два здоровенных куска. Моя сотрапезница клевала, как птичка и не сводила с меня грустных глаз. Если бы от печальных женских взглядов, обращенных ко мне через стол, у меня портился аппетит, я бы уже высох от голода. А у меня не портился. И силы во мне было — хоть отбавляй.
— Спасибо огромное! — сказал я, умяв второй кусок и подобрав крошки. — И тете передай.
— Не передам, — буркнула она.
— Почему?
— Во-первых, потому, что пирог приготовила я, — принялась отвечать Вершкова, — а во-вторых, потому что если тетя Маша узнает, что здесь ночевал парень, она выставит меня на улицу.
— Суровая она у тебя.
— Да, старая дева. О таких пишут в английских романах.
— Так может мне лучше уйти, чтобы не подвергать тебя компрометации?
— Опасаешься за мою честь?
— Нет, опасаюсь, что тебе придется ночевать на вокзале до самого отъезда в Литейск.
— Я так и знала, что чести моей ничего не грозит, — вздохнула Машуня.
— Послушай, — со вздохом сказал я. — Ты отличная девчонка. В другой ситуации я бы не стал привередничать.
— В какой другой ситуации?
— Несколько месяцев назад я сошелся с женщиной и с тех пор перестал встречаться с другими.
— Сошелся, значит, в официальном браке ты не состоишь? — деловито уточнила Вершкова.
— Не состою, — не стал спорить я.
— Я понимаю, ты порядочный парень, но… Разве это не подлежит пересмотру?
— Что? Порядочность?
— Нет. Твое сожительство.
— Пока для этого нет оснований.
— Все понятно, — выдохнула Маша. — Если ты наелся, давай укладываться спать. Я постелю тебе в большой комнате, на диване.
— Полотенце и зубная щетка найдутся?
— Найдутся.
Она мне и в самом деле выдала все необходимое, и я залез под душ, а когда вышел из него, разложенный диван уже был застелен простыней, а сверху лежали подушка и одеяло. Выключив свет, я залез под одеяло. Уснул далеко не сразу, слушая, как в соседней комнате укладывается Вершкова. По-моему, любой мужчина виноват по жизни. Путается то с одной, то с другой — козел, бабник. Сохраняет верность одной женщине — с точки зрения других женщин, едва ли не импотент. Не удивительно, что большинство мужиков идет по пути наименьшего сопротивления. Уж лучше получать удовольствие, чем выглядеть импотентом.
Почему же я не прусь по этой дорожке? Да, в общем, только из-за дьявольской гордыни! Не люблю быть таким, как все. Да и ни одна из баб, которые на меня зарятся, импотентом меня не считает. Иначе бы не зарились. С этими мыслями я и заснул. Разбудила меня Машуня рано. Видать, опасалась, что тетя свалится, как снег на голову. Мы доели остатки пирога и принялись собираться. Я спросил, куда нам предстоит ехать за сумкой? Оказалось, что — в центр. Это радовало. Не придется рыскать по окраинам, где днем с огнем такси не сыщешь.
Мы покинули квартиру. Из подъезда выходили, как шпионы, по одному, чтобы соседи не срисовали нас вместе. Мне было плевать, но подружку подводить не хотелось. Погода с утра выдалась ясная, и потому народу во дворе толклось порядочно. Бабуси выгуливали внуков, которые ковыряли лопатками в рыхлом снегу. Мужики заводили свои авто. Школяры, у которых были сейчас каникулы, выгуливали радостно гадящих собаченций. Тетки с кошелками собирались в магазин, но застряли друг возле друга, чтобы почесать языки. Уж они-то точно выцепили меня востренькими глазками и, косясь, зашушукались. Хах! Не Москва, а деревня, блин…