Физрук-4: назад в СССР

Гуров Валерий Александрович

Утром направился в школу. Снова затянула суета — занятия, болтовня в учительской, обед в столовой. Когда я отработал последний урок, то сначала решил посетить Абрикосовых, а потом — закупить продукты. В классном журнале я нашел Алькин адрес. Оказалось, что он живет недалеко от школы. Так что дойти пешком труда не составило. Я шел наугад. Время было еще рабочее. Сам Алька сидел на последнем уроке. Дома у него могло никого не оказаться.

Через десять минут, после того, как вышел из школы, я уже звонил в дверь квартиры, на втором этаже в обыкновенной панельке. Дверь открылась почти сразу. И я увидел мужика, лет сорока, одетого в

простеганный халат, отутюженные брюки и тапочки. В руках хозяин квартиры держал сложенную газету. На меня смотрел поверх очков. Во взгляде его не было ни удивления, ни раздражения, словно только меня он и ждал. Откуда? Я ведь даже своему ученику не сказал о том, что собираюсь зайти.

— Чем могу быть полезен? — осведомился он.

— Моя фамилия Данилов, — сказал я. — Классный руководитель Альки.

— С ним что-то случилось? — без всякого испуга спросил незнакомец.

— Нет, он сейчас на занятиях. Просто, как классный руководитель, я обязан ознакомиться с бытовыми условиями, в которых живут мои ребята.

— Ну что ж, проходите. Моя фамилия Пермяков, зовут Евгений Евгеньевич.

Войдя в прихожую, я разулся, снял пальто и шапку. Сразу было видно, что семья не бедствует. Пермяков проводил меня в гостиную, усадил в кресло, предложил кофе. Я не стал отказываться. Пока хозяин варил кофе, я осматривался. Добротная, на мой не искушенный взгляд, импортная мебель, люстра, напоминающая произведение абстрактного искусства, книги, плотно набитые на полках за стеклянными дверцами мебельной стенки. Такое ощущение, что их никто никогда с этих полок не достает, а только протирает пыль.

Пермяков вернулся из кухни с подносиком, на котором красовался фарфоровый кофейник и пара издевательски крохотных чашек. Поставив подносик на треугольный журнальный столик, он наполнил чашки и одну из них протянул мне на блюдце. Я взял его, благодарно кивнул, но пить не торопился. Кофе было обжигающе горячим. В общем, все выглядело так, словно я пришел на прием к какому-то лорду, на худой конец — к профессору. Во всяком случае — этот гражданин всем своим видом демонстрировал жизненный успех.

— Извините, — сказал я. — Вы какое отношение имеете к Альке?

— Я его отчим.

— Понятно.

— Что именно?

— Почему у Альки другая фамилия.

— Да, он записан на фамилию отца.

— А что случилось с отцом?

— Они с Валентиной развелись.

— Понятно.

— Как видите, у нас все благополучно.

Пригубив кофе, которое действительно было хорошим, я сказал:

— Вижу, что живете в достатке… Вы кем работаете, Евгений Евгеньевич?

— Я обыкновенный фотограф, — ответил тот.

— Ага, — кивнул я. — Подрабатываете на свадьбах и похоронах…

Пермяков усмехнулся.

— Ну что вы, — проговорил он. — Моя, если можно так выразиться, творческая палитра существенно шире. Выпускные, юбилеи, рождение младенцев… Я не только снимаю ныне живущих, но и работаю с образами усопших… Реставрирую старые фотографии, раскрашиваю черно-белые снимки, ретуширую, делая людей моложе и красивее, чем они были при жизни…

— Не сомневаюсь в ваших способностях, — кивнул я. — Мне одно странно, почему ваш пасынок — парнишка талантливый и не глупый — оказался в классе, куда были собраны трудные подростки?

— У вас есть какие-то претензии к Александру?

— Сейчас — нет, но в начале учебного года у него были двойки и по предметам и по поведению. И потому мне очень интересно, как это возможно в столь благополучной семье, как ваша?

— Александр тяжело переживал развод родителей, — ответил Пермяков. — Меня он не считает авторитетным, а мать с ним не справляется…

— Я могу взглянуть на комнату мальчика?

— Да, пожалуйста!

Алькин отчим поднялся, я тоже. Он подошел и открыл одну из дверей их трехкомнатной квартиры. Я заглянул. Сомневаться не приходилось — это действительно была комната Альки. Если беспорядок — это признак гениальности, то Абрикосов точно гений. Вся комната завалена книжками, рисунками, каким-то модельками. Пермяков стоял рядом, вздыхал и разводил руками. Дескать, совсем от рук отбился пасынок, а мы ничего сделать не можем, да нам и не до этого, надо срочно ретушировать старые фотки, потому что с усопших идут живые бабки, а от чужого пацаненка — одни неприятности.

— Спасибо! — пробормотал я. — И за кофе — тоже. Я пойду.

— Приятно было познакомиться!

Я вышел в прихожую, обулся, оделся, схватил шапку — и вон отсюда. Мебель из комиссионки, люстра из заграницы, книги, которые никто никогда не читает, кофе по-турецки и протест пацаненка, выраженный в нарочитой захламленности того уголка, где он прячется от этого благополучного мещанства. Вот ведь! У одного пацана мать алкашка, у другого просто бросила мужа и вышла замуж за хапугу-фотографа. Казалась бы — что между ними общего? Да то, что до сыновей им нет никакого дела!

Понятно, что я несколько утрирую. Может быть — от того, что Пермяков мне не понравился сразу, но чует мое сердце, от истины я не далеко ушел. Из-за всех этих размышлений, я чуть было не забыл, что мне надо закупить продукты. Спохватился и заскочил в ближайший гастроном. Брал все, что более-менее съедобно или то, что можно сделать таковым не затратив слишком много усилий. Отволок все это домой и потом отправился вести занятия в секции.

Увидев среди других пацанов Серегу Зимина, я вздохнул с облегчением. Раз пришел, значит, дома все нормально. Он из-за всей этой катавасии поотстал от других, но сразу было видно, что старается нагнать. Такую старательность надо поощрять. И я его избрал в качестве спарринг-партнера для того, чтобы показать ребятам новые захваты и броски. Это всегда воодушевляет молодых спортсменов, которые действительно хотят добиться мастерства.

Так что сегодня у моих самбистов был праздник. По окончанию тренировки они даже отправились меня провожать. Не знаю, может они рассчитывали, что я расчувствуюсь и пущу их к себе на просмотр очередного боевика? Не тут-то было! У спортсменов должен быть режим! О чем я им и сообщил у ворот. Приуныли слегка, но отправились по домам. Я вошел в квартиру. Принял душ, соорудил себе яичницу с докторской колбасой. Поужинал. Видик запускать не стал. Диккенс все же интереснее. С ним я чувствовал себя не так одиноко.

И как всегда, умное чтение натолкнуло меня на не очень веселые размышления. За всю свою предыдущую жизнь я столько не думал, сколько за пять месяцев, прожитых в СССР. Мучило меня то, что хочешь не хочешь, а как-то придется вытаскивать Арабова из цепочки шпионско-торгашеской преступной деятельности, в которой он замешан. Этот человек был мне, мягко говоря, неприятен. Он не невзлюбил меня с момента нашего знакомства, когда Лизка впервые притащила жениха, то есть меня, в их бывшую коммунальную квартиру в центре Москвы.