Физрук-6: назад в СССР
Шрифт:
После такого обеда больше всего хотелось подремать в кресле перед телевизором, а не куда-то тащиться и с кем-то знакомиться. Однако Вадик был полон энтузиазма. Пришлось подняться из-за стола, искренне поблагодарить хозяйку за вкуснейший обед и начать собираться. На улице стояла теплая, не февральская погода. Даже не хотелось забираться в салон «Волги». Куда полезнее — пройтись. К счастью, мой сопровождающий думал также. Проигнорировав мой черный автомобиль, он повел меня со двора.
Шли мы не долго. Оказалось, что человек, с которым я должен познакомиться, находится в соседнем квартале, в доме явно дореволюционной постройки. Причем, складывалось впечатление, что с тех пор дом этот не ремонтировали. К тому же он оказался не жилым. Это был краеведческий музей. Ну что ж, где же еще быть человеку, что-то знающему о допотопном изобретателе Никитине? Мы вошли в вестибюль, тщательно сбив мокрый снег с обувки.
— Добрый день! — сказал Вадик, обращаясь к гардеробщице. — Мы к Марине Павловне.
— Здрасте! — кивнула та. — Проходите, в кабинете она.
Мы, не снимая верхней одежды, повернули направо от входа и вошли в дверь, на которой было написано: «ДИРЕКЦИЯ». Там, в небольшой комнате сидела девушка, немногим старше Красильникова и тарахтела клавишами большой электрической пишущей машинки. Я уж было подумал, что это и есть Марина Павловна, но увидев нас, девушка улыбнулась и показала на дверь, на которой поблескивала стеклянная табличка «ДИРЕКТОР».
— Марина Павловна у себя, — сказала секретарша. — Только снимите верхнюю одежду, пожалуйста!
Пришлось раздеться и пристроить дубленку и шапку на вешалке. Скинув пальтишко и сунув в его карман лыжную шапочку, которую Вадик надел вместо ушанки, он без стеснения открыл дверь кабинета директора музея. Я подмигнул девушке и шагнул за ним следом. Кабинет оказался маленьким и тесным, к тому же — загроможденным шкафами, набитыми книгами, папками с бумагами и разными предметами — от каких-то массивных чугуняк до изящных фарфоровых статуэток.
Хозяйкой кабинета оказалась невысокая женщина лет шестидесяти. Она сидела, сгорбившись, за письменным столом, заваленном бумагами и рассматривала в большую лупу некий документ. С порога можно было разглядеть только седой «кукиш» на ее макушке и пуховую шаль на плечах. В сочетании с лупой, Марина Павловна напоминала мисс Марпл и, казалось, что она рассматривает через увеличительное стекло некую важную улику. Услышав наш топот, она вздохнула и подняла голову.
— Добрый день, Марина Павловна! — сказал мой сопровождающий.
— Ах, это ты, Вадик! — откликнулась та. — Ну, здравствуйте, молодые люди!
Я тоже поздоровался.
— Это Александр Сергеевич, — отрекомендовал меня десятиклассник. — Наш учитель физкультуры и тренер по самбо.
— Наслышана, наслышана, — пробормотала директор. — Вадик, мальчик мой, сними во-он с того стула комплект «Нивы» за девятьсот четырнадцатый… Ага, переложи на подоконник… Садитесь, товарищ учитель. А ты, Вадик, постоишь. Хотя можешь принести из приемной стул, если хочешь.
— Да ничего, Марина Павловна! — отмахнулся тот. — Я постою.
— Ну как будет угодно!
— Марина Павловна, — продолжал Красильников, — вы не могли бы рассказать о своем отце, точнее — об его изобретении?
— Ах вот что вас интересует, — кивнула пожилая женщина. — К сожалению, я мало что знаю об этом… Ведь я родилась в двадцатом году, а вся эта история с «теплофорным снарядом», как называл свое изобретение отец, случилась за пятнадцать лет до моего рождения. Жандармы изъяли тогда все чертежи и рабочие дневники Павла Сергеевича, а самого упрятали сначала в лечебницу для душевнобольных, а потом — в кутузку. Вытащили его из нее рабочие-металлисты, во время декабрьского восстания… Отец, хотя и был человеком тихим, интеллигентным, охотно принял участие в первой русской революции. Он изготавливал для повстанцев ручные бомбы, которые они метали с баррикад в отряды городовых и солдат… К сожалению, от случайного взрыва такой бомбы папа и сам пострадал. Его до самой смерти, в девятьсот тридцать третьем году, мучили последствия той старой контузии…
— Марина Павловна, — вырвал ее из пучины воспоминаний мой ученик, — вот вы говорите, что чертежи и дневники изъяли жандармы, а сам аппарат?..
— Отец считал, что его тоже отняли полицейские, но вот однажды, уже после его смерти, в сороковом году к нам с мамой приехал один его товарищ по заключению и последующей борьбе против царизма… Так вот он рассказал, что случайно, когда его самого привели на допрос, слышал разговор двух жандармских чинов, один из них жаловался, что не может выполнить приказ полковника, дескать, дьявольская машинка умалишенного как сквозь землю провалилась. А второй жандарм ему ответил, что в Чертову башню лучше не соваться, там сам Сатана по ночам куролесит.
— Извините, Марина Павловна, — встрял я. — А почему этот товарищ не рассказал о разговоре этих жандармов вашему отцу, когда тот еще был жив?
— Помнится, мама тогда тоже задала ему этот вопрос, — сказала директор краеведческого музея. — Он ответил, что поначалу забыл о случайно подслушанной болтовне жандармов, потому что его на допросах жестоко избивали, а вспомнил только когда узнал о смерти Павла Сергеевича.
— Получается, что изобретение вашего отца так и не было найдено жандармами? — спросил Красильников.
— Получается, что — нет, — кивнула та.
— Значит, он его спрятал в Чертовой башне, — не унимался въедливый школяр.
— Вероятно, — пожала плечами директор музея, — но с тех пор минуло столько времени. Может, кто-нибудь уже нашел да не стал разбираться, что это такое, а выбросил на свалку. Впрочем, давно пора провести археологические раскопки в том районе города. Ведь он самый старый… Да средств все не хватает.
— Спасибо, Марина Павловна! — нетерпеливо произнес Вадик. — Извините, что отвлекли. Мы пойдем.
— Рада, что зашли, — откликнулась та. — Приятно, когда молодые люди интересуются нашим славным прошлым. Заходите еще!
— Обязательно! — сказал я, поднимаясь со стула. — Можно я приведу своих учеников на экскурсию в музей.
— Непременно — приводите! — обрадовалась директор. — Они же изучают историю СССР, тем более должны знать о вкладе в нее, сделанном жителями нашего замечательного города.
Кивая, мы с Красильниковым выбрались из кабинета, оделись, помахали молоденькой секретарше и покинули музей.