Физрук-9: назад в СССР
Шрифт:
— Нет. Гнездо разбоя надо выжечь.
— Думаешь, это единственная кладка?.. — переспросил «химик». — У Гулливера таких по области еще штук пять.
— Сунутся и с ними разберусь.
— А со мною, что будет?
— Ты скажи, откуда у Гулливера вертушка?
— Она на ДОСААФ оформлена, а я при ней типа пилот.
— Ну и останешься при ней. Если против меня больше не попрешь.
— Скажешь тоже, Физрук, ты теперь мой хозяин.
— Ну вот и будешь держать меня в курсе того, что творится в преступных кругах.
— Хочешь, чтобы Динамо стукачом стал?
— Я же не мент…
— Это верно, но
— А ты думал, что можно серьезные дела делать, не имея мохнатую лапу в мусарне?
— Ну да, Гулливер тоже имел там завязки, а теперь — разве что — с лягвами в болоте…
Внизу в лесной чащобе показался прогал, а в нем несколько строений, окруженных забором. Рядом круглая поляна. Вот на эту поляну и нацелился вертолет. Бешено вращающиеся лопасти пригнули верхушки елей. Пилот плавно опускал винтокрылую машину, покуда шасси не коснулись стеблей молодой травы. Наконец, аппарат обрел почву под колесами. Я дождался, покуда винты остановятся и с «домрой» на перевес выбрался из кабины. Оглянулся на «химика», тот поднял лапы, дескать, он пас. Хрен с тобой, летун, обойдусь без тебя. Не успел я сделать и нескольких шагов, как вновь ожила «Виола-Н».
— Слушаю?
— Тимка у нас, — доложила Красавина. — А вот с Сарая мы не отпустили.
— Почему?
— Узнал он кого-то из нас. Попытался дать деру. Пришлось шину прострелить. Сидит теперь в машине.
— Ну и пусть сидит.
— Что у тебя?
— Прибыл на точку. Иду посмотреть, что и как?
— Помощь нужна?
— Пока — нет.
— Будь на связи!
— Обязательно!
Отключив связь, я двинулся к воротам. Я помнил, что они под сигнализацией, но именно это мне и требовалось. Рванул створку калитки на себя. Заперто. Рванул сильнее. Что-то хрустнуло и вдруг взывала сирена. Тогда я дернул изо всех сил. Запор оказался хлипким. Калитка распахнулась. Заглянув внутрь, я увидел высокий дом на сваях и под двухскатной крышей. Окна уютно светились желтым, но во дворе пока никого не было видно. Ну что ж, мне осталось только ждать.
Глава 5
Ждать пришлось недолго. Справа, со стороны бани, появилась широкоплечая фигура охранника. Двигался он не слишком уверенно, видать, был пьян в стельку, но в руке держал карабин. Я не стал дожидаться, пока он приблизится на расстояние не прицельного выстрела. Мой «карабин» бьет беззвучно и целиться из него необязательно. Поэтому я поднял его, в смысле, ДМРД, нажал на гашетку. Охранник замер, как вкопанный, повертел карабин в руках, ухватился за ствол и шарахнул прикладом об угол то ли гаража, то ли сарая.
Раздался выстрел. Видать, от удара сорвался взведенный курок. Здоровяк отшвырнул оружие от себя, запустил пальцы в коротко стриженные волосы, уселся прямиком в траву и принялся раскачиваться из стороны в сторону. На выстрел, из бани выскочили еще двое. А вслед за ними и шлюхи, которые ублажали этих громил. Мне не было жалко ни тех, ни других, но я не стал зверствовать. Повернул регулятор мощности на самый низкий уровень и словно автоматчик из фильма про войну, от живота полоснул невидимой и неслышимой очередью.
Жаль выглядело это не так эффектно, как в кино, но результат превзошел все ожидания. Ночные бабочки завизжали, как резанные. Кинулись на своих клиентов и стали срывать с них рубахи и футболки, чтобы
Не удивлюсь, если некоторые из них и впрямь подадут заявление и начнут тихую скромную семейную жизнь. Мне некогда было досматривать эту мелодраму и я направился прямиком в «избушку на курьих ножках», обитатели которой, наверняка, тоже всполошились, но носу не показывали. В дом вела широкая деревянная лестница. Вернее — не в дом, а на террасу, откуда, днем, наверное, можно было любоваться лесом. Вот там я и встретил Терентия Георгиевича, который, видать, все-таки набрался храбрости.
— Что там за шум? — спросил он. — Кто стрелял?
— Это ваши дуболомы салютуют новой честной жизни, — откликнулся я, понимая, что тренер по классической борьбе в темноте принял меня за одного из своих охранников.
— Что-то я тебя не узнаю, — пробормотал тот. — Ты кто, парень?
— Ну как же, товарищ Егоров! Вы ведь клялись за меня век бога молить. Даже подарили семейную реликвию — Медный Ключ.
— Саша! — выдохнул папаша бывшей старшей пионервожатой. — Как ты здесь оказался?
— Что это мы все в темноте, — сказал я. — Пригласите в избушку, чаем угостите. Там и потолкуем с вами, а также — с товарищем директором городской станции технического обслуживания.
— Ну проходи, — выдохнул Егоров.
— Только — после вас.
Жорыч распахнул дверь, откуда сразу потянуло теплом и запахами пищи. Он вошел первый, я — за ним. Переступив порог, я увидел просторную комнату с широким столом посередине и лавками с трех сторон. Под потолком висела люстра. Ее хрустальные подвески отбрасывали разноцветные лучики. На стенах красовались оленьи рога и кабаньи морды. Посреди стола возвышался громадный медный самовар. Над ним поднимался пар. Столешница была заставлена посудой, с остатками обильной трапезы. Кроме Коленкина, присутствовали две дебелые девицы, обернутые полотенцами. Видать, только что из бани. Увидев меня, Корней Митрофанович, едва не выронил чашку.
— Данилов, ты откуда взялся?! — спросил он.
— Ух какой парнишка! — промурлыкала одна из девиц. — Наконец-то, нормальный мужик появился… Пойдем в спаленку, я соскучилась по большому, молодому, красивому…
— В другой раз, красавица! — сказал я.
— Пошли вон, сучки! — прикрикнул на них тренер.
— А ты на нас не ори! — окрысилась вторая. — Мы не виноваты, что у тебя хрен вялый, как на овощехранилище после зимы… Пошли, Манька, одеваться… Светает уже, надо на дойку поспеть…
И обе доярки, а по совместительству — жрицы любви, поднялись с лавки и потопали к вешалке, под которой были грудой свалены разноцветные тряпки. Директор СТО самолично взял чистую чашку, налил в нее заварку и кипятку. Не снимая куртку, я присел на край лавки, положил рядом с собой «домру». Взял у Коленкина чашку. Мне и впрямь хотелось глотнуть чаю. Жрать — тоже, но прикасаться к какой-либо еде на этом столе было противно. Так что я ограничился только чаем.
Девки облачились, заорали: «Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю…» и вывалились наружу.