Флагелляция в светской жизни
Шрифт:
— Мой зад и так уже натерпелся, — стал ныть он снова, но у меня уже лопалось терпение.
— Бобби, ты хорошо знаешь, что ведешь себя подобно маленькому непослушному сорванцу, а значит, заслужил такое шлепание, какое дают маленькому сорванцу.
— Нет, — упрямо сказал он, подтягивая просыню.
— Так! — громко отрезала я, указывая на свои колени. — А ну, иди сюда, на мои колени!
Он дулся:
— Я чувствую себя не совсем хорошо.
— Конечно, кто же хорошо чувствует себя перед хорошей отлупкой! — съязвила я. — Ты же собираешься получать шлепание.
— Не-е-еет, я болен…
Я
— Что у тебя болит? Отвечай!
— М-м-ммм… Я думаю, у меня лихорадка…
Я знал, что обман легко раскрывается и не собирался давать ему шанс.
— Хорошо, я не буду шлепать, если у тебя лихорадка… Но это надо еще проверить.
Я повернулась к шкафу и открыла верхний ящик. Его глаза сузились с большим подозрением.
— Что ты делаешь? — спросил он осторожно.
Я вынула стеклянный термометр и небольшую банку вазелина.
— Нееееет! — сделал он широкие глаза.
— Ты сказал, что болен, мне нужно измерить тебе температуру… Ляг на животик и сними трусы.
— Никаких трусов! Я не болен, не измеряй мне температуру.
Я не отвечала и открыла вазелин.
— Нееееет, мне уже лучше!
— Значит, ты солгал?
Выражение его лица было кислым. Его рот молча шевелился несколько секунд. Я видела, что он делал выбор и понимал, что достанется ему что-то такое, чего он очень не любит. Я повернула его на живот сама. Трусы были спущены до колен. Я посмотрел на его голые ягодицы — они очень мне понравились еще в первый же вечер, когда я соблазнила его, а потом привязала к кровати и в первый раз отхлестала прутом. Я слегка провела ладонью по его «нижним щекам» и вынув термометр из вазелина, толкнула его между ягодицами Роберта.
— Оу… ох… — сказал он, чувствуя, как термометр трахает его.
— Ты будешь лежать смирно, или тебе надо подогреть зад, чтобы это сделать? — спросила я.
— О, нет, — поспешно ответил он.
— Тогда подержи термометр три минуты.
— Да, мэм, — пробормотал он в подушку.
Я не убирала пальцы с термометра. Пока он лежал, я теребила стеклянную трубку, немного двигала ее взад и вперед, толкала в стороны. Он чувствовал движение внутри себя и вздыхал, но оставался неподвижным. Я наблюдал время по настенным часам. Когда секундная стрелка завершила свой третий круг, я быстро выдернула термометр из его зада.
Он быстро потянул трусы на место и повернул ко мне лицо. Я покачала термометр на свету:
— Хорошие новости, — произнесла я, убирая вазелин и снова беря в руку деревянную щетку, — ты вполне здоров.
— Неужели это означает, что ты правда собираешься шлепать меня? — спросил он как-то жалобно.
— Конечно, именно это я и имела виду. Теперь вставай и иди.
Он надулся и опустил взгляд на простыню. Наконец, мое терпение закончилось.
— Роберт! — взвизгнула я. — Я устала работать над воспитанием у тебя уважения к женщинам! Ты стонешь и продолжаешь вести себя, как четырехгодовалый ребенок! Ты знаешь, что заслужил шлепание — и я больше с тобой не играю. Выметай свой зад из этой кровати, живо!!
Я схватила его за ухо и вытянула из постели, по дороге стянув трусы. Он громко ойкал, спотыкался, но послушно следовал за мной, когда я вела его через кухню в гостиную. Повернув его, я угрожающе сунула щетку под его нос.
— Ты ведешь себя, как непослушный малыш уже два дня!
— Я устал, — заныл он.
— Ну и плохо! Тебе восемнадцать лет, ты сам можешь вычислить время, сколько тебе отдыхать! Если устал, ложись спать раньше, а не смотри телевизор!
И безо всяких слов, бросив его на свои колени, я начала задавать перца тому месту, где недавно были его трусы.
— Я не твоя мать (шлеп!), молодой человек (шлеп!). Тебе (шлеп!) не шесть лет. Ты слишком большой (шлеп!), чтобы списать все на глупость (шлеп!). Виляй попой (шлеп!) и думай над своим поведением (шлеп!).
Он бился и извивался в отчаянных, но напрасных попытках избежать сочных ударов щетки.
— Ты должен начать вести себя как следует (шлеп!), молодой человек (шлеп!), или ты потратишь (шлеп!) ужасную массу времени (шлеп!) над моими коленями (шлеп!), ревя подобно младенцу (шлеп!)…
Слезы лились по его покрасневшему лицу, по мере того как он подпрыгивал вниз и вверх. Выпустив его на минутку, я спросила:
— Я предупредила тебя, Роберт?
— Да, мэм! — восклицал он сквозь слезы, сопя и энергично потирая розовый зад. — Пожалуйста, мэм… Я буду хорошим, я обещаю, пожалуйста, не шлепайте меня больше.
Я с улыбкой потрясла головой:
— Я сожалею, Бобби, но мы даже еще и не начинали…
Наказание
Сегодня суббота. Классический день для порки. Значит, вечером мне предстоит расплачиваться за все прегрешения, накопленные за неделю. Любимый строг, но справедлив, а сегодня мне предстоит признаться в своей нерадивости. Дело в том, что на работе меня направили на курсы повышения квалификации, я училась хорошо, но в связи с праздниками пару раз прогуляла и завалила зачет. Поэтому получу сегодня по первое число, честно сказать, сердце уже заранее уходит в пятки куда-то.
Вот поворачивается ключ в замке: здравствуй, любимый!
— Ну что, рассказывая, моя дорогая, какие у тебя грехи за неделю.
Я рассказываю о своем провале, он мрачнеет: что ж ты меня так опозорила? Придется тебя очень жестко наказать.
— Да, любимый, я понимаю, что виновата, я соглашусь с любым наказанием, которое ты мне назначишь, — губы дрожат, я стараюсь произнести это как можно быстрее. Пусть накажет очень строго и больно, лишь бы собственноручно. Как-то раз он был так сердит, что не стал пороть меня сам, а поручил это сделать двум своим друзьям.
Мне было ужасно стыдно раздеваться перед ними, а потом еще и нестерпимо больно, хотя пороли они слабее, чем он обычно, но от любимой руки и боль совсем другая. А потом он сказал, что дарит им на вечер мою попу. Только ребята захотели двойного проникновения. Он разрешил и это: мне было больно, стыдно, унизительно, я плакала навзрыд, зажатая между двумя молодыми мощными телами. Тут уж он меня простил и пожалел, подошел, посмотрел в мои заплаканные глаза и взял меня за руку. От сознания того, что любимый на меня больше не сердится, я расслабилась и под конец даже получила удовольствия.