Флаги на башнях
Шрифт:
— Постановить: раз нет вентиляции — пацанов в литейной с работы снять. И больше ничего!
Соломон Давидович закричал:
— Как снять? Как снять? Что вы говорите? А кто будет делать шишки?
— Все равно снять. Пускай там Нестеренко, и Синицын, и Крусков страдают, а пацанов снять.
И как ни убеждал, как ни обещал, как ни обижался Соломон Давидович, а совет бригадиров постановил: малышей ли литейного цеха снять немедленно. Соломон Давидович прибежал в кабинет Захарова, терпеливо переждал,
— Как же вы так молчите? Вот они взяли и постановили. Ну, а теперь что?
— Я и сейчас молчу, Соломон Давидович.
— Ну и что?
— Ну и ничего.
— Конечно, слово — серебро, а молчание — золото, но нельзя же молчать, если какие-то мальчишки разрушают целое большое дело.
Вошел Витя Торский с листом бумаги:
— Приказ о снятии шишельников.
Захаров молча подписал. Витя подмигнул Соломону Давидовичу и вышел. Соломон Давидович закричал:
— Вы подписали?
— Подписал.
— Снятие шишельников?
Он не дождался ответа — выбежал. Быстро, задыхаясь, пробежал мимо часового, по дорожке цветников, мимо «стадиона» и кузницы, хлопнул окованной дверью механического цеха и вторгся в деревянную конторку Волончука:
— Товарищ Волончук, где же труба?
— Какая труба?
— Как, какая? Вентиляция, черт бы ее побрал!
— Так железа же нет!
— Железа нет? Я должен принести вам железо?
— Я и сам принесу! Так его нету!
Соломон Давидович запрыгал перед Волончуком, разгневался:
— Нету? Нету? Идем! Идем, я покажу вам железо.
Волончук удивленно поднял скучные глаза.
— Идем! — кричал на него Соломон Давидович.
Соломон Давидович со скоростью ветра пролетел через двор. Волончук делал за ним двухметровые шаги не успевал. На углу машинного цеха отвалился нижний конец водосточной трубы. Соломон Давидович на ходу оборотился к Волончуку, показал пальцем:
— Это вам железо?
Пока медлительный Волончук посмотрел на железо, пока собрался посмотреть на Соломона Давидовича, тот был уже далеко. Волончук снова начать делать шаги длиною в два метра.
У крыши старого сарая давно отвернуло бурей лист железа. И на этот лист показал пальцем Соломон Давидович и закричал гневно:
— Это вам железо?
И на это железо так же медленно посмотрел Волончук и ничего не возразил, потому что это действительно было железо.
Наконец, Соломон Давидович подлетел к куче всякого хлама. На верху кучи лежала прогоревшая, проржавевшая, выброшенная печка-буржуйка.
И в сторону буржуйки ткнул пальцем Соломон Давидович и сказал саркастически:
— Может, вы скажете, что это не железо?
Волончук поднял глаза на буржуйку да так и остался стоять. Разгневанный Соломон Давидович давно скрылся в недрах стадиона, а
— Товарищ Волончук, чего вы здесь стоите?
Не оборачиваясь, Волончук мотнул головой и ухмыльнулся песссимистически:
— Это, говорит, вам железо.
Витя Торский засмеялся и пошел дальше.
Соломон Давидович пролетел сборный цех, потом машинный цех, потом швейный цех, потом другие цехи, везде отдавал нужные распоряжения, спорил, огрызался, доказывал, но был весел, остроумен и напорист. Такой же жизнерадостный, сделав полный круг, он влетел в комнату совета бригадиров, потный и задыхающийся, упал на диван, положил руки на живот и сказал Вите Торскому:
— Можете ваш приказ отменить. Что у нас за люди, обьясните мне, пожалуйста? Вдруг сегодня такие разговоры: для вентиляции нету железа. Так я им сейчас показал столько железа, что его хватит на сто вентиляций.
Витя Торский поднял одну бровь, но Соломон Давидович уже улетел. К вечеру у него было хорошее настроение. Он деятельно занимался в своей конторке: перебирал ордера, наряды, что-то подсчитывал. Вошел мастер литейного цеха Баньковский, стал у дверей. Соломон Давидович спросил энергично:
— Сколько сегодня отливка?
— Четыреста масленок.
— Почему так мало?
— Завтра совсем не будет.
— Как это не будет?
— Шишельники сегодня ушли. Говорят — приказ. И завтра, сказали, не придут.
— Какие шишельники? Вот эти самые — Гальченки разные, Мальченки! Так они же пацаны. Что вы, не можете с ними поговорить?
— Да, с ними поговоришь. А на завтра ни одной шишки.
— А вы не можете сами сделать?
— Все сам да сам. Я и начальник цеха, и мастер, и литейщик… и шишельник. Спасибо вам. И барабан мой.
— Барабану вы можете спокойно сказать: ауфвидерзейн.
— Как это так?
— А так: завтра оценю барабан как представляющий по качеству лом. И заплачу вам пятнадцать процентов.
— Соломон Давидович!
— Отоприте литейную! Сейчас придут шишельники.
Соломон Давидович знал, куда нужно обращаться: он отправился прямо в четвертую бригаду. Там в спальне он нашел Фильку и сказал ему:
— Ты же понимаешь, это ваши деньги и ваше производство. Это не мое производство. Может, ты воображаешь, что ты какой-нибудь там паршивый шишельник? Так это неверно. Вы сегодня ушли, завтра не будет отливки, и будут стоять литейщики, токари, никелировщики и упаковщики. И мы не выпустим тысячу масленок, легко сказать: тысяча машин без масленок, а мы теряем пятьсот рублей чистой прибыли. Разве ты не понимаешь?