Флажок над радиатором
Шрифт:
— Ты что, Мурочка, одна тут?
— Нет, вдвоем: вот телефон еще.
— А председатель не знаешь, где?
— Ты бы не пришел — и о тебе бы не знала.
— Да ну тебя. Я серьезно. Дяде Ване колесом ногу отдавило.
— Что-о-о? Как это?
— А так: отдавило и все. Бывает, и медведь летает, когда его с горы столкнут.
— Ой-ой-ой! А не врешь?
— Была нужда. Видишь — один… — и Митины глаза затуманились непрошеными слезами. Губы чуть скривились и начали подергиваться. С трудом сдерживая себя, чтобы не заплакать, он отвернулся к окну.
— Прости,
Весть, привезенная Митей, не на шутку расстроила председателя колхоза.
— Вот несчастье, а! И как он это? — сокрушался Петр Игнатьевич. — Говоришь, в больницу его отвез? — обратился он к Мите.
— Ага.
— И сильно ногу повредило?
— Перелом…
Председатель морщил лоб, хмурил брови, раздумывал.
— Вот что, — произнес он наконец. — Отведи машину в гараж. А я, как управлюсь, съезжу в больницу.
— Дядя Петя, — Митя несмело переступил с ноги на ногу. — Дядя Петя, а можно мне остаться? Пока…
— Что остаться? Где? — председатель быстро глянул на подростка.
— Да на машине-то, — немного осмелев, ответил Митя. — Вместо дяди Вани, пока он выздоровеет…
— Что-о-о? — Петр Игнатьевич строго сдвинул брови, задумался. — Подожди, подожди, а ведь это, пожалуй, мысль! Машину ты водишь хорошо — сам видел. Хотя нет. Нельзя. Школа у тебя сейчас, мать заупрямится, да и автоинспекция без прав ездить не разрешит. Мал ты еще. Сколько тебе лет?
— Пятнадцать скоро. Школу потом догоню — ребята помогут. Мама ничего не скажет, если вы попросите. А инспекторов… Вот уже три месяца с дядей Ваней езжу, ни одного не видел.
— Это как придется. На грех и вилы стреляют. А мысль заманчивая. Хм… Пятнадцать, говоришь?
— Пятнадцать. Жалко: машина будет без дела стоять. А время-то вон какое! Каждый человек на счету…
— Да-а-а. Время горячее. Вообще с виду-то ты парнишка рослый… Крепкий так из себя. А что если…
Петр Игнатьевич не договорил. Он весело хлопнул Митю ладонью по плечу и указал глазами на машину.
— Заводи! Поедем в инспекцию.
7
На следующее утро, едва солнце выкинуло в туманное небо первые лучи, машина 32-12, груженная зерном, тяжело катилась по знакомой дороге. За рулем сидел Митя. Место рядом с ним пустовало, и оттого кабина казалась слишком большой, неуютной. Не слышалось посвистывания дяди Вани, не вился дымок от его цигарки. И только маленький флажок на крышке радиатора, впереди ветрового стекла, напоминал о нем.
…Ровно работает мотор, шуршат шины, шлифуя колею своей рубцеватой поверхностью. Глядит Митя на дорогу, строгий, сосредоточенный. Зорче надо смотреть, а главное, не теряться в трудную минуту. Теперь он сам, один и за все в ответе: за зерно, за исправность машины, за количество рейсов в день.
Гудит машина, мелькают километровые столбики по обочине шоссе. Жмет Митя на экселератор. Все быстрей и быстрей несется грузовик, крутится диск спидометра, мелькают цифры. Тише, Митя, здорово не газуй. Скоростью не надо увлекаться. Так и до аварии недолго. Нет, Митя не превышает положенного предела. Он не хочет, чтобы его сняли с машины и отобрали права. Да, права! Пусть это еще не настоящие корочки с контрольным талоном, а простая бумажка, написанная от руки, да и ездить-то ему разрешается всего-навсего от районного элеватора до колхозного тока, но все же там есть штамп, печать и подпись начальника ГАИ. Теперь ему никакой инспектор не страшен. Вперед, Митя, вперед!
8
Районный элеватор находился на той самой станции, где когда-то, много лет назад, сошел с поезда демобилизованный старшина Иван Шафранов. По обе стороны шоссе, ведущего к приемному пункту, расположился большой поселок полугородского типа. Это районный центр. Справа, чуть поодаль от остальных строений, высится огороженное штакетным забором трехэтажное здание со стеклянным куполом над операционной. В эту больницу поместили Ивана Васильевича Шафранова.
Скучно в палате после веселого рокота моторов, шумного тарахтения сортировок и сочных перебранок на элеваторе с шоферами других колхозов, которые частенько норовят всякими правдами и неправдами без очереди проскочить на весы. Тут уж не зевай!
Лежит Иван Васильевич у распахнутого окна, прислушивается к дорожному шуму.
Вот, поскрипывая колесами, проехал по шоссе фургон, груженный овощами. Вот прогрохотал трактор, и Иван Васильевич, глядя в потолок, представляет, как за трактором, чуть повиливая из стороны в сторону, бежит прицепная тележка, уставленная серебристыми флягами с молоком. Потом долго на дороге стоит дремотная тишина. Только собаки где-то в поселке лениво перебрехиваются, да чей-то петух во всю свою петушиную мочь старательно горланит, приветствуя утро.
Вот опять вой мотора. МАЗ ползет. «Наверное, с кирпичом для нового маслозавода, — решает про себя Иван Васильевич. — А это трехтонка рокочет. Ишь, как культурно моторчик разговаривает. И тяжелый, видать. Никак, с зерном на элеватор. Эх, а моя-то стоит, бедняжка! И угораздило!».
Но что такое? Сигнал! Долгий, зовущий. Иван Васильевич приподнимается на локтях и видит только верхушки далекого леса.
«Да лопни мои глаза — моя!»
Иван Васильевич вытягивает шею, пробует подтянуться к спинке кровати, но тяжелая гипсовая повязка сковывает его движения.
— Сестра! Сестрица!
В дверях палаты показывается девушка в белом халате.
— Что? Что случилось?
— Дочка… Погляди в окно. Номер… Номер машины… По шоссе идет. На бортах, на бортах читай!
— Фу! Ну и напугали вы меня. Я уж думала, невесть что тут произошло.
Девушка не спеша подходит к окну и, близоруко сощурив глаза, долго смотрит вслед удаляющемуся автомобилю.
— Ну, что? Разглядела?
— Кажется, разглядела. Вам записать или так запомните, — улыбаясь, спрашивает она.