Флёр
Шрифт:
— Думаю, мадемуазель, нам нужно… — начал было он. Но в эту секунду его прервал чей-то крик. Кто-то бежал среди деревьев, ведя за собой Оберона.
— Где она? Ей не причинили вреда? Боже, что случилось?
В ответ послышались несколько голосов.
— Девушка здесь…
— Она упала с лошади, несчастная!
— Нет, на нее напала шайка воров!
— Нет, не воров, а анархистов…
— Ее приняли за мертвую. Вот тот джентльмен…
— Ничего подобного. Просто это настоящие хулиганы…
— Хотели ее избить…
Бросив кому-то поводья Оберона, человек попытался вырвать Флер из объятий спасителя своими сильными руками, снова ее напугав. Но лицо его ей было знакомо, голос она тоже узнала, только на нем была незнакомая форма голубого цвета Королевского корпуса военных инженеров.
— Тедди! Это ты?
— Флер! Все в порядке? Я увидел твоего Оберона одного, без тебя, что произошло?
— Вы знаете эту леди? — спросил незнакомец по-английски.
— Я знал ее всю свою жизнь, — резко ответил Скотт. — Что здесь произошло?
Незнакомец, не отвечая на поставленный вопрос, только поклонился.
— В таком случае, мадемуазель, я могу вас покинуть, оставляя заботам этого джентльмена, — сказал он Флер снова по-французски, правда, с вопросительной интонацией.
Флер чувствовала, как она смущена, как она выбилась из сил.
— Да, конечно, — неуверенно ответила она. — Мистер Скотт позаботится обо мне. Ах, сэр, не знаю, как вас за все благодарить…
Но он уже повернул и пошел прочь. Скотт настойчиво требовал от Флер объяснений, ему не терпелось лично убедиться, что с ней ничего страшного не произошло. Когда она ему в нескольких словах описала случившееся, незнакомец уже сел на лошадь и исчез вместе со своим слугой. Это было последней каплей. Флер залилась слезами, не понимая их причины.
— Боже мой! — воскликнул с тревогой в голосе Тедди. Он прижимал ее к плечу, медленно поглаживая по руке.
— Она в шоке, — пояснила стоявшая рядом сердобольная женщина. — На вашем месте, сэр, я бы доставила бедняжку поскорее домой.
— Да, конечно, вы правы, — согласился он, с сомнением глядя на Оберона. — Для этого нужно, насколько я полагаю, раздобыть двуколку.
— Совершенно верно, сэр, — заметил человек, державший Оберона. — Если вы проводите молодую леди до ворот, то я сбегаю за экипажем.
— В любом случае нужно сообщить полицейским об убийцах, — с облегчением произнес сморщенный беззубый старичок. — Нельзя быть в полной безопасности даже в своей кровати дома — с этой выставкой, всеми этими иностранцами и хулиганами. Один сброд. Такого нельзя допускать.
— О чем вы толкуете! Их уже и след давно простыл! — возразил кто-то. — Они бежали, как зайцы.
— Лучше отвезите молодую леди поскорее домой, — продолжала здраво мыслящая женщина. — Она дрожит как осиновый лист. Чему же здесь удивляться, несчастная девушка!
— Все в порядке, — всхлипывала Флер. — Просто я не могу никак сдержать рыдания.
Флер проснулась от обычного гула голосов на рассвете и после секундного оцепенения восстановила всю картину вчерашних событий. Ее уложили в кровать очень рано. Она проспала весь вечер, всю ночь и наконец проснулась задолго до своего обычного времени.
Флер легла на спину и стала разглядывать балдахин над кроватью, анализируя свое внутреннее состояние. Она чувствовала, как у нее затвердело от синяка левое предплечье, там, где ее грубо схватил землекоп, ощупывала кровоподтеки на бедре и плече, на тех местах, которыми она ударилась при падении с лошади. Кроме этого, никаких других повреждений не наблюдалось. Но напряжение прошлого дня вызывало у нее странное летаргическое ощущение. Нельзя сказать, чтобы оно было ей неприятно, — по всему телу разливалось тепло, словно она приняла горячую ванну после продолжительной охоты.
Пережитое ею потрясение, конечно, притупило ее воспоминания о том, как она подверглась разбойному нападению. Из них всех самыми неприятными были возвращение домой в двуколке, когда ее немилосердно подбрасывало на булыжной мостовой, не поддающиеся контролю горькие рыдания и ужасная тошнота. Несчастный Тедди, ему тоже прилично досталось, когда он сопровождал ее на Обероне, сидя в неудобном женском седле, однако новоиспеченный военный инженер не жаловался и был чрезвычайно внимателен к ней, когда они приехали на Ганновер-сквер. К счастью, дома никого не оказалось, и в результате ей не пришлось выслушивать слезные упреки и горькие причитания. Тедди позаботился обо всем — он заплатил за экипаж, дал указания слугам, перенес Флер в ее комнату наверх, послал горничную, чтобы та раздела хозяйку, умыла и натерла кровоподтеки и синяки арникой и гамамелисом.
Он подождал прихода ее тетушки и дяди, чтобы сообщить им о случившемся. Флер была очень довольна, что ей удалось избежать надоедливых расспросов и медицинского освидетельствования. Она, конечно, понимала, как глупо поступила, отъехав далеко в сторону от главной аллеи, и ей не хотелось все время выслушивать одни и те же упреки. Тедди, вероятно, во всех подробностях расписал ее приключение, так как, когда позже к ней в комнату поднялась тетушка Венера, она ее больше ни о чем не расспрашивала. Она ласково осведомилась у Флер о ее самочувствии и сообщила ей, что дядя Фредерик с Тедди отправились к судье, чтобы составить полный протокол об этом происшествии.
— Не думаю, что можно поймать злоумышленников, — заявила Венера, — но все равно следует что-то предпринять. А теперь скажи мне, Флер, что тебе нужно?
— Ничего, благодарю вас, — сонным голосом пробормотала она.
— Тебе необходимо как следует отдохнуть. Мистер Скотт шлет свой привет. Он зайдет к тебе завтра, чтобы справиться о твоем здоровье.
И наконец Флер вспомнила о самом главном. Теперь, лежа на мягких подушках в томной позе, она думала о том человеке, который спас ей жизнь. Кто же он такой? Несомненно, джентльмен, это сразу видно по его одежде, голосу, поведению. Он, конечно, иностранец, ведь он обратился к ней на французском, однако с заметным акцентом. Скорее всего он приехал для участия во Всемирной выставке. Судя по его внешности, это был человек не простой, с положением. Может быть, он посланник одного из иностранных правительств.
Но что можно сказать о нем как о мужчине? По виду ему лет двадцать пять — тридцать. Очень красив, смугл и несколько замкнут. На добром лице затаилась печаль. Вероятно, в жизни ему пришлось пережить какое-то горе. Он, несомненно, был человеком утонченным: его сюртук сшит из очень тонкой дорогой материи, сам он весь чрезвычайно опрятен, а руки у него — она отлично помнила — были холеные. А цветки в лацкане? В них явно проявлялась его индивидуальность. Она до сих пор помнила нежный запах клевера и, кроме того, чистый, приятный запах его тела, его кожи — теперь она все ясно вспомнила.