Флэшбэк
Шрифт:
— Ладно. — Она агрессивно выпятила подбородок. — Меня не было на базе. В момент удара метеороида я возвращалась на вездеходе с карьера. По радио я узнала об утечке воздуха и, естественно, прибавила скорость. Я была в скафандре и могла помочь заделывать пробоину в куполе снаружи. — По мере того как она говорила, она постепенно успокаивалась. — Я была уже близко, оставалось метров сто с небольшим, когда я что-то увидела… — Она тряхнула головой и быстро выпила. — За одним из рабочих ангаров стоят каркасы для временных палаток, образуя нечто вроде туннеля из ребер. И как раз там что-то мелькнуло. Прежде чем до меня дошло, что я вижу, ангар уже заслонил картину, а я спешила на нашу базу. Полчаса спустя я сделала вид, что потеряла что-то при возвращении, и подъехала к ангару. Естественно, там ничего не было, каркасы стояли как обычно, ничего под ними не скрывалось, на бетоне не осталось никаких следов. — Она подняла взгляд и завершила свой рассказ: — Я видела там автомобиль! Я почувствовал боль в горле, из которого рвались на волю тысячи занимательных вопросов, например: «А вы не заметили, был ли включен у него двигатель?» или: «Какая ливрея была на шофере?» и множecтвo им подобных. Вместо этого я взялся за мочку уха и сильно потянул. — Не удивляюсь, что вы не хотели с этим прийти
Она покраснела и заморгала, пальцы левой руки вцепились в короткую юбку, сминая материю и приоткрыв часта гладкого, соблазнительного, упругого бедра.
— С другой стороны, если мы допустим, — закончил я предыдущую реплику, — что кто-то предвидел удар камешка в купол станции, сумел обмануть комп и людей, спасти Хейруда… Ведь это не менее странно, не так ли?
Румянец исчез, оставив лишь блеск в глазах, рука вернулась на подлокотник, но бедро продолжало искушать своими идеальными очертаниями. Энн глубоко вздохнула, глотнула коньяка и спросила:
— Значит, вы мне верите?
— Чтобы не было никаких недоразумений — я верю, что вы видели там автомобиль, но это не значит, что я верю в существование этого автомобиля. Кстати, что это была за машина?
— Цвета я не заметила, под этими каркасами довольно темно, но, кажется, автомобиль тоже был темный. И, судя по радиатору, это была какая-то марка «болла». Эти округлости, плавные линии…—Она очертила пальцем в воздухе несколько кружков.
Неожиданно для самого себя я заинтересовался отчетливо выделявшимися под тонкой тканью сосками, описывавшими при движениях Энн сложные зигзаги. Похоже, она заметила, куда я смотрю, и замолчала; несколько долгих секунд в комнате висела тишина, того типа, что обычно называется «неловкой».
— Сначала я прошла целую серию тестов, — сказала девушка. — Только потом я рассказала Дону о том, что видела. Я нормальная.
— Никто в этом не сомневается, — совершенно искренне ответил я.
— Если бы дело не касалось Йолана, я никогда бы не призналась, — неуверенно добавила она.
— Конечно… Вы ведь все здесь живете ради Хейруда, верно?
— А что в этом плохого? — агрессивно спросила она. — Это гений…
— Не буду спорить, — примирительно сказал я, но тут же какое-то из моих несносных «я» открыло рот: — Вот только это слишком опасно — возлагать столь чрезмерные надежды на одного человека. — Я взял стакан и сполоснул рот глотком коньяка. — Жил когда-то один знаменитый полиглот, мультифилолог, признанный гений в области языков. Сотни выдающихся работ, ошеломляющие теории. Он знал все возможные языки и считался настолько неоспоримым специалистом, что, когда на Землю прилетел инопланетный космический корабль, ни у кого не было сомнений в том, кто будет переводчиком и руководителем контактной группы. И вот, когда этот гений подошел к кораблю и открылся люк, из которого появились двое неземных существ, они услышали: «При-при-при-при-в-в-в-ве-ве-вет-вет-ству-ву-ву-ем-н-н-на-на-наз-наз-наз-на-зе-зе-мле-мле-ле…»
Энн вскочила со стула, стиснув кулаки, глаза ее метали молнии. Я тоже встал.
— Вы… — Она набрала в грудь воздуха. — Ты…
Ей не хватило слов, она вздохнула и замахнулась, целясь мне в лицо. Я без труда перехватил ее руку, а затем вторую. Мы стояли друг напротив друга, и внезапно я почувствовал нарастающее возбуждение и желание. Какая-то часть разума пыталась объяснить другой, что это лишь реакция на стресс, волнение… Я ослабил хватку, но не отпускал ее рук. Я привлек ее к себе и ощутил прикосновение твердых набухших сосков к своей груди. Блестящие глаза внезапно расширились, и — неожиданно для меня — взгляд их смягчился. Я отпустил руки девушки и обнял ее, вдыхая холодный и чуть горьковатый запах ее волос и чувствуя, как меня покидают гнев и злость — результат бесплодного расследования, раздражение — результат вызывающего стресс путешествия и желание отыграться на всех и вся за собственную беспомощность. Энн пошевелилась и слегка отодвинулась от меня, но лишь настолько, чтобы можно было просунуть между нами руки. Ее пальцы ухватились за замок молнии и потянули его вниз. Я коснулся губами впадинки между ее шеей и ключицей, лаская кожу легкими поцелуями. По спине девушки пробежала легкая дрожь, одной рукой я начал гладить ее затылок, другой же выключил магнитошвы на ее плечах и слегка пошевелился, чтобы материя могла опасть, обнажив небольшие, но прекрасные твердые груди с торчащими чуть вверх сосками. Видя, что Энн возбуждает моя спешка, я начал целовать ее более жадно. Она крепко прижалась ко мне, наши губы нашли друг друга, а ее тело начало тереться о мое, словно скользнуть внутрь меня, раствориться во мне, перестать существовать и одновременно поглотить меня собой. Я почувствовал ее руки на своем затылке, давление усилилось, она медленно подтянулась, оплетая мои бедра своими ногами. Чудесная лунная легкость… Крепко зажмурившись, она двигалась медленно, дразняще медленно, а ее язык нервно трепетал у меня во рту. Наши руки находили все новые и новые части тел, ласкали их и отправлялись на освоение других, еще неизвестных территорий. Это продолжалось так долго, что я начал терять ощущение верха и низа. Я чувствовал себя словно в состоянии невесомости, даже открытые глаза не помогали — мне казалось, будто мы вращаемся, соединившись, один в другом, в безмолвной пустоте, в пустом безмолвии. Неожиданно жар охватил наши тела, мириады лучей пронзили нас, ударили по нервным окончаниям, изогнули тела в две дуги, раскрыли стиснутые в спазме рты и извлекли из них беззвучный стон. Девушка покрутила головой, на несколько мгновений полностью закрыв лицо волосами, а потом прижалась ко мне столь сильно, что мне стало трудно дышать. Наконец, отодвинувшись от меня, она открыла глаза и долго с удивлением всматривалась в мое лицо.
— Интересно… И что в тебе такого?.. — медленно спросила она.
Я вспомнил аналогичный вопрос Саркисяна, заданный не далее как шесть дней назад. Вспомнил я и свой ответ.
— Личное обаяние…
— Шутишь! — фыркнула она. Продолжая обхватывать ногами мои бедра, она сплела пальцы у меня на затылке и выпрямила руки, чтобы посмотреть на меня с большего расстояния. — Сколько же должно быть в тебе этого обаяния, чтобы я прыгнула на тебя через пятнадцать минут после знакомства?
— Много. Как раз его у меня хватает. Только чаще всего я воздействую на женщин через шесть дней. Видимо, ты не столь к нему устойчива.
— Что ж, очень приятно… — Она бросила взгляд на свои груди. — Отнесешь меня под душ, или мне самой идти? Интересно, такое количество обаяния укрепляет мышцы или ослабляет?
На этот вопрос она получила ответ несколько позже. А еще через час, когда я ехал к лунному челноку, в одном из маленьких круглых иллюминаторов несколько раз загорелся и погас свет. Ввиду отсутствия иных гипотез я предположил, что Энн прощается со мной. Впрочем, против подобного варианта я не возражал.
Спотыкаясь на гладком полу зала аэропорта, слыша в ушах грохот колотящегося в груди сердца и проклиная себя за идею полета на Луну и многое другое, я добрался до телефона. Почти повиснув на аппарате, я позвонил Гайлорду и велел отвезти Фебу домой. С трудом дополз до бара, где влил в себя два коктейля разной крепости и обрел достаточно сил для того, чтобы выйти наружу. Настроение у меня слегка поправилось при виде нескольких моих спутников по челноку, выглядевших столь же ошеломленными, как и я. В такси я почувствовал себя лучше. Проехав мимо своего дома и не увидев возле него Фебы, я попросил таксиста отвезти меня к гаражу с «бастаадом». Водитель вел себя словно автомат — деревянным голосом прочитал показания счетчика и механическим движением сунул деньги в кассу рядом со своим креслом. Он тронулся с места, прежде чем я успел закрыть дверцу, собственно, она закрылась сама. Я несколько раз глубоко вздохнул, но легче мне от этого не стало.
Поставив сумку у стены, я подошел к гаражу. Я хлопал себя по карманам в поисках ключа, когда за спиной у меня послышался шорох. Я быстро обернулся. Десяток шагов отделял меня от незнакомца, лицо которого скрывалось в тени огромных полей черной и блестящей, словно лакированной, шляпы. В руке он держал нечто вроде свернутой в трубочку газеты. Если бы он прошел мимо меня, я бы им не заинтересовался, однако, поскольку он сделал еще два шага и остановился, я был уверен, что он не станет спрашивать дорогу к ближайшей бензоколонке. Он поднял руку, в которой держал газету, словно желая привлечь к ней мое внимание, и только теперь я понял, что сейчас произойдет. Праща! Оклеенная газетой или покрашенная праща. Трубка с титановым шариком на привязи из чертовски эластичного крогтана. Хороший натренированный профессионал с нескольких метров расплющивает на стене комара. Проблема лишь в том, насколько хорошим профессионалом был стоявший передо мной. Я не отрывал взгляда от его руки, а краем глаза видел свою сумку. По-идиотски работавший мозг вместо того, чтобы заняться поиском путей к бегству, подсунул кадр из старого фильма — застигнутый врасплох звероподобным негром с огромным тесаком, герой небрежным движением достает из заднего кармана пушку и, как бы нехотя, разваливает башку размахивающему ножом туарегу. Мой «биффакс» лежал в сумке, даже не особо глубоко. Не так уж и далеко… Праща резко дернулась вниз. Блестящая искорка устремилась в мою сторону. Я уклонился, впрочем, уверенный, что первый бросок все равно должен был пройти мимо. Когда шарик ударился о дверь гаража и полетел назад, притягиваемый крогтановой нитью, хозяин трубки слегка ее подбросил. Шарик с отчетливым щелчком исчез внутри, трубка дрогнула и упала в подставленную ладонь. Предназначенная лишь для меня демонстрация владения пращой. Цель была достигнута, и даже более того. Я почувствовал, как из всех пор кожи стекает горячий липкий пот и страх парализует все, что только можно. Это ерунда, что вид смерти, ее предчувствие сковывает человека, я не раз стоял под дулом, из которого мгновение спустя должна была вылететь пуля, и всегда мое тело и разум работали в едином ритме над одной задачей — спасением. На этот же раз я словно превратился в дрожащую студенистую массу, способную лишь повторять выдающуюся сентенцию: «Вот дерьмо!» Противник снова поднял руку и на мгновение замер, давая мне несколько секунд на то, чтобы овладеть собой, но сейчас для этого потребовалось бы несколько месяцев. Шарик со свистом полетел ко мне. Левая рука сама по себе взяла на себя ответственность за остальное омертвевшее тело, дернулась вверх и закрыла лицо от удара. Острая боль возникла где-то посередине линии жизни, словно опровергая ее длину, и тотчас же распространилась по всей ладони. Я опустил руку, пытаясь пошевелить пальцами. Человек в лакированной шляпе уже готовился к третьему броску, и я больше всего на свете был уверен, что на этот раз это окажется нечто выдающееся. И до сих пор ничего не мог поделать с собственным телом.
Противник, видимо, слегка сбитый с толку моей неподвижностью, прикусил губу и задумался, пытаясь определить мои намерения. Капля пота скатилась по моему носу и упала на землю. Я мог бы поклясться, что услышал ее плеск, и одновременно трубка пращи совершила короткое резкое движение, на этот раз снизу вверх; внезапно меня как будто отпустило, я вновь обрел подвижность и встал боком к траектории полета шарика. Я успел заметить, как он высек искру, ударившись о бетонную стену, и на долю секунды у меня перед глазами, в полутора десятках сантиметров от носа, мелькнула тонкая, в четверть волоса, крогтановая нить. Я мог схватить ее, обмотать вокруг руки и попытаться вырвать трубку, но когда-то я видел, сколько времени заняла операция по пришиванию четырех пальцев именно такому же наивному, как я. Когда шарик устремился в обратный путь, я молниеносно наклонился, сорвал с ноги ботинок, надел его на левую руку и переместился вправо. Моему противнику приходилось либо бросать шарик с того же самого места, что сужало угол обстрела и облегчало мне защиту с помощью ботинка, либо, желая расширить угол, ему пришлось бы подойти ближе, а это ослабляло силу удара шарика — оптимальное расстояние выстрела из его трубки составляло метров шесть-семь. Он слегка качнул головой, словно кобра, и бросил шарик еще раз. Я отразил его не слишком удачно — шарик скользнул по подошве и ударил меня в бедро. Я застонал сквозь зубы, а противник что-то коротко прохрипел, а может быть, просто рассмеялся. Он снова быстро бросил шарик и промахнулся, а потом еще раз, не целясь. Снаряд угодил мне в область печени, заставив согнуться от боли. Мне удалось ударить ботинком по шарику, когда он начал возвращаться в трубку; он отлетел по широкой дуге, а противнику приходилось следить за его полетом, если он не хотел, чтобы вокруг его запястья обмоталась острая, как луч лазера, нить. Я со всей силы швырнул в него ботинком, одновременно совершив два самых длинных в моей жизни прыжка. Наконец я увидел его глаза — взгляд был обеспокоенным, но не более того. У него все еще было преимущество — шарик уже почти вошел в трубку, а я все еще был в двух шагах от него. Ботинок играл лишь психологическую роль и даже в этом качестве себя не оправдал. Я нырнул вперед, пытаясь в прыжке дотянуться до его ног. Послышался щелчок вошедшего в трубку шарика, и я увидел, как напрягаются мышцы запястья противника.