Флэшмен в Большой игре
Шрифт:
— Погоди, — прошептала рани, — присядь. — Она помогла мне подняться, время от времени снова целуя меня, и усадила на краешек дивана. — Пока лучше мы оставим тебя связанным — о, любимый мой, это ненадолго, обещаю, тебе… только на случай, если кто-нибудь неожиданно войдет. Сейчас я дам тебе попить — ах, твои бедные руки, как жестоко они пострадали! — Слезы вновь хлынули у нее из глаз, и затем вдруг по ее лицу промелькнула гримаса такого отчаянного гнева, что я просто замер на месте. — Этот русский зверь! — воскликнула она, сжимая свои маленькие кулачки. — Он заплатит за все — я порублю его на кусочки и заставлю сожрать этот его отвратительный глаз! А его властелин —
«Отличные чувства», — подумал я, и, пока она наполняла кубок шербетом, постарался закрепить неожиданную удачу.
— Это Игнатьев натравил на меня туговтой ночью. Он следил за мной с тех самых пор, как я прибыл в Индию, шпионил и старался разжечь мятеж…
Здесь я резко остановился — в конце концов рани была одним из вождей мятежников и этот ужасный Игнатьев был ее союзником, несмотря на всю личную к нему неприязнь. Принцесса поднесла кубок к моим губам и я жадно выпил — знаете ли, после пыток так хочется пить — а когда жажда была утолена, она поднялась с кубком в ладонях, глядя на меня сверху вниз.
— Если бы я только могла выслушать тебя, — серьезно произнесла она, — если бы у нас было хоть немного больше времени! Я не знаю… если бы только я могла объяснить тебе — все эти годы ожидания и попытки противостоять беззаконию в отношении… меня, моего сына и моего Джханси…
— Кстати, как дела у твоего малыша? Надеюсь, с ним все в порядке? Он славный парень и…
— … ожидание превратилось в отчаяние, а отчаяние — в ненависть, и я думала, что ты — всего лишь еще одна из холодных, бесчувственных тварей Сиркара — и вот… — она вдруг опустилась на колени рядом со мной, схватила меня за руки и, под пристальным взглядом этих темных блестящих глаз даже мое опытное старое сердце забилось быстрее. — Но теперь-то я знаю, что ты не такой, как другие! Ты благородный, добрый и, кажется, ты можешь понять… а потом… тот день, когда мы фехтовали в зале для приемов… Я ощутила внутри себя что-то, чего никогда не чувствовала раньше. А потом…
— Да-да, в павильоне, — задыхаясь, подхватил я. — О, Лакшми, это был самый удивительный момент в моей жизни! Знаешь, это было по-настоящему замечательно… лучше всего на свете… дорогая, не могла бы ты развязать мне руки хотя бы на секунду?
Но в этот момент что-то промелькнуло в ее глазах и рани отвернула голову, а ее руки сжались на моих.
— … а когда ты неожиданно пропал и я подумала, что ты погиб, я вдруг ощутила такую пустоту… — Она едва сдерживала слезы. — И все вокруг вдруг потеряло смысл — я сама и даже Джханси — все. А потом пришли вести о красном ветре, разметавшем британские гарнизоны на севере — и даже здесь, в моем собственном государстве, сипаи поубивали их всех, и я ничего не смогла с этим поделать.
Она закусила губку, умоляюще глядя на меня и, если бы ее в этот момент могли видеть эти старые козлы из палаты лордов, то в один голос завопили бы: «Клянемся честью, она невиновна!» — и так три раза подряд.
— Да и что я могла сделать? Казалось, что империя — а я ненавижу империю — пала и мой собственный двоюродный брат, Нана, поднял знамя восстания. Оставаться безучастной к этому означало бы потерять Джханси, которое разорвали бы эти шакалы из Орчи и Гвалиора или даже сами же сипаи… о, но ты ведь британец, так что не сможешь этого понять!
— Дорогая моя, — сказал я, — тебе нет нужды оправдываться передо мной или еще перед кем-либо. Что же еще ты могла сделать? — Это не было случайным вопросом. — Но, знаешь, это все не имеет значения — вот почему я здесь! Все снова может пойти хорошо — по крайней мере, ты будешь спасена, а ведь только это и важно.
Рани посмотрела на меня и ответила почти беспечно:
— Теперь, когда ты вернулся, мне уже все равно.
И она снова наклонилась, нежно поцеловав меня в губы.
— Ты должна выслушать, — сказал я, — смотри, я прибыл от генерала Роуза, а то, что он предлагает, следует от самого лорда Каннинга из Калькутты. Они хотят спасти тебя, моя дорогая, если ты позволишь им сделать это.
— Они хотят, чтобы я сдалась, — бросила рани, вставая. — Она отошла, чтобы поставить кубок, затем повернулась, причем грудь ее бурно вздымалась, а грустное лицо было опущено. — Они хотят, чтобы я отдала им мой Джханси.
— Дорогая, княжество и без того потеряно. В любой день они могут взять стены штурмом, и это будет конец. И ты, и твои советники должны понимать это. Даже Игнатьев — кстати, какого дьявола он делает здесь?
— Он был здесь — и в Мируте, и в Дели — везде, с самого начала. Обещал помощь русских, разжигал восстание, как ты говоришь, от имени своего царя. — Она нервно взмахнула рукой в жесте бессилия. — Не знаю… поговаривали о русской армии за Хайберским перевалом — некоторые приветствовали эту весть; что же до меня… я боялась этого — но теперь все это не имеет значения. Полагаю, что Игнатьев останется до тех пор, пока сможет вредить твоему правительству… если Джханси падет, он двинется к Тантии или к Нана. — И тут она, задумчиво пожав плечами, добавила несколько слов, от которых мурашки так и забегали у меня по спине: — Если, конечно, я не убью его за все, что он сделал с тобой.
«Всему свое время», — радостно подумал я и перешел к более насущным делам.
— Но они хотят не Джханси, а тебя. — Принцесса широко открыла глаза, услышав это и я поспешно продолжал: — Они не могут вести переговоров с мятежниками — ведь половина твоего гарнизона — панди,которым не на что надеяться, ведь для них помилования не будет. Так что британцы возьмут город штурмом — что бы вы ни делали. Но тебе хотят сохранить жизнь — если ты сдашься, одна, и тогда они не станут… — я не смог взглянуть ей в глаза, — … наказывать тебя.
— Почему они решили пощадить меня? — на минуту в ее глазах вновь зажегся огонек. — А кого еще они пощадят? Зачем бы им оставлять меня в живых — когда они разрывают людей пушками, вешают их без суда и жгут города? Разве они пощадят Нана, Тантию или Азимулу? Так почему же решили сжалиться над рани Джханси?
На это трудно было найти ответ — по крайней мере, правдоподобный. Она вряд ли бы поверила, если бы я сказал, что это всего лишь политика, чтобы успокоить народ.
— Разве это имеет значение? — спросил я. — Каковы бы ни были их резоны…
— Неужели это из-за того, что я — женщина? — принцесса сказала это очень мягко и, вернувшись, остановилась прямо передо мной. — А британцы не воюют с женщинами? — она пристально смотрела на меня. — Или потому, что я красива? И они хотят привезти меня в Лондон, как это делали со своими пленниками римляне, чтобы показывать на потеху толпе.
— Это не в наших правилах, — отрезал я, — конечно же, мы не воюем с женщинами… И, видишь ли, ты… ну, ты — совсем другая…
— Для них? Для лорда Каннинга? Для генерала Роуза? Они же не знают меня. Что им за дело? Почему кто-либо из вас должен… — И тут она замолчала, снова опустившись на колени, а губы ее задрожали. — Это ты? Ты просил их — за меня? Ты приехал от самого лорда Палмерстона? Неужели ты просил их спасти меня?