Флэшмен
Шрифт:
Один раз, к примеру, Эльфи приказал всем офицерам выстроится в арьергарде, чтобы явить нашим преследователям «единый фронт», как он это называл. [XIX*] Мы стояли так добрых полчаса, как собранные в кучу чучела, а они обстреливали нас издалека и срезали нескольких из наших. Помню, как Грант, генерал-адъютант, схватился руками за лицо и закричал: «В меня попали! В меня попали!». Потом он упал в снег, а стоявший рядом со мной офицер — совсем еще мальчишка с покрытыми ледяной коркой баками — пробормотал: «О! Бедный старик!»
Помню афганского мальчишку, который смеялся, раз за разом вонзая нож в раненого сипая. Мальчишка был не старше десяти лет. Помню стекленеющие глаза издыхающих лошадей, пару идущих передо мной коричневых ног, оставляющих на льду кровавые отпечатки. Помню серое лицо Эльфи с трясущейся челюстью, резкий голос Шелтона, пылающий взгляд и смуглые лица немногих оставшихся индийцев — строевых и обозных. Но сильнее всего в моей памяти живет страх, сжимавший мой желудок и превращавший ноги в студень, когда я слышал стрельбу и спереди и сзади, слышал крики раненых и победные кличи афганцев.
Теперь я знаю, что через пять дней после выхода из Кабула, когда мы достигли Джагдулука, армия, насчитывавшая четырнадцать тысяч человек, свелась к отряду из чуть более чем трех тысяч, из которых боеспособными были едва ли пятьсот. Остальные, за вычетом небольшого количества заложников, были мертвы. И именно здесь, в амбаре под Джагдулуком, избранным Эльфи для штаба, я снова пришел в себя.
Было похоже, что я внезапно очнулся от долгого сна и услышал, как Эльфи спорит с Шелтоном и несколькими другими офицерами штаба по поводу предложения Акбара им двоим прибыть к нему на переговоры. Бог знает, что они собирались обсуждать на переговорах, но Шелтон был категорически против. Его красные щеки ввалились, но усы по-прежнему щетинились в разные стороны. Бригадир божился, что пойдет дальше в Джелалабад даже если ему придется идти туда одному. Но Эльфи был за переговоры: он пойдет и встретится с Акбаром, и Шелтон тоже обязан идти, за командующего останется Энкетил.
Словно завеса упала с моих глаз. «Ага, — подумал я, — вот и время для Флэшмена перейти к самостоятельным действиям». От Акбара они, конечно, не вернутся — он ни за что не отпустит таких ценных заложников. Если и я попаду в руки Акбара, мне будет угрожать неотвратимая опасность со стороны его прихвостня Гюль-Шаха. Если я останусь с армией, то тоже наверняка погибну. Единственным выходом оставалось позаботиться о себе самому. Оставив их выяснять отношения, я выскользнул наружу и отправился на поиски сержанта Хадсона.
Я обнаружил его обихаживающим лошадь — животное так исхудало, что напоминало загнанную лондонскую клячу.
— Хадсон, — говорю я. — Мы с тобой уезжаем.
Он даже не моргнул.
— Есть, сэр. Куда едем, сэр?
— В Индию, — отвечаю я. — Никому ни слова: особое распоряжение генерала Эльфинстона.
— Отлично, сэр, — говорит он. И я ушел, зная, что по возвращении найду лошадей наготове, седельные сумы полными и всю амуницию в полном порядке. Я вернулся в амбар к Эльфи, где он готовился ехать на встречу с Акбаром. Старик суетился, как всегда, переживая о таких важных вещах, как серебряная фляжка, предназначенная в подарок сирдару, — а остатки его армии умирали тем временем в снегах Джагдулука.
— Флэшмен, — сказал он, застегивая плащ и напяливая шерстяную шапочку. — Я уезжаю ненадолго, но в эти ужасные дни не стоит загадывать вперед. Надеюсь, мальчик мой, что в ближайшие день или два с вами ничего не случится. Да хранит вас Господь!
А тебя покарает, старый дурак, подумал я, потому что через день или два ты меня здесь уже не найдешь, даже если сумеешь вернуться быстрее, чем я рассчитываю. Он еще поворчал немного по поводу фляжки и отчалил в сопровождении своего слуги. Шелтон еще не был готов, и последние слова Эльфи, которые я слышал, были: «Это действительно очень плохо». Они могут стать ему эпитафией: возвращаясь в мыслях к этому времени, я всякий раз прихожу в ярость из-за того, что попал благодаря ему в такую переделку. С возрастом мои взгляды изменились: если раньше я с удовольствием всего лишь пристрелил бы его, то теперь повесил бы, выпотрошил и порубил на части эту безмозглую, бесполезную самовлюбленную старую свинью. Никакую казнь нельзя счесть слишком суровой для него.
XI
Мы с Хадсоном дождались ночи, и с ее наступлением просто сели на лошадей и растворились в темноте, направляясь прямо на восток. Это оказалось до сметного просто: никто не остановил нас, а когда минут через десять мы столкнулись с отрядом гильзаев, я пожелал им доброй ночи на пушту и мы спокойно поехали дальше. Луны не было, но нам хватало света, чтобы находить дорогу среди заснеженных скал, и через пару часов скачки я отдал приказ устроить привал, и мы расположились на ночь, укрывшись от ветра за небольшой скалой. Одеял было достаточно, и поскольку никто рядом с нами не стонал, я первый раз за неделю хорошо выспался.
Открыв глаза, я обнаружил, что уже день, а сержант Хадсон развел костерок и варит кофе. В первый раз за эти дни я отведал горячего. У сержанта нашлось даже немного сахара.
— Где ты это раздобыл, черт побери? — удивился я, поскольку за последние дни марша не видел ничего, кроме сушеной баранины и крошек сухого бисквита.
— Стащил, сэр, — преспокойно отвечает он.
Не задавая больше вопросов, я принялся потягивать кофе, не вылезая из-под одеяла.
— Постой-ка, — говорю я, увидев, что он подбрасывает в огонь еще несколько поленьев. — Ты не думаешь, что эти чертовы гильзаи увидят дым? На нас тут же налетит целая туча.
— Прошу прощения, сэр, — отвечает он, — но это высушенное дерево не дает дыма.
И правда, никакого дыма я не увидел.
Минутой позже он опять извинился и спросил, намерен ли я отправиться дальше в путь или остаться здесь на днёвку? Сержант указал на то, что наши пони устали и оголодали, но если дать им отдохнуть и покормить завтра утром, мы вскоре окажемся вне зоны снегов, в местах, где есть пастбища. Я раздвоился во мнении: с одной стороны, чем большая дистанция будет отделять меня от подонков Акбара — и прежде всего, Гюль-Шаха — тем лучше. С другой стороны, и животные, и мы сами нуждались в отдыхе, а на такой изрезанной местности заметить нас можно было лишь по чистой случайности. Я согласился, и в первый раз решил присмотреться к Хадсону, поскольку ранее, придя к выводу, что это надежный человек, этим и ограничивался. Да и зачем одному человеку нужно уделять много внимания другому?
Лет примерно тридцати, крепко скроенный, со светлыми волосами, зачесанными, по его привычке, на один глаз. У него было одно из тех простых квадратных лиц, которые присущи работному люду, серые глаза и ямочка на подбородке, а в делах он был спор и находчив. По его говору я заключил, что Хадсон откуда-то с запада, но говорил он достаточно правильно, и, хотя и знал свое место, чувствовалось, что парень — далеко не из обычной солдатни — полудеревенщин или полубродяг. Глядя, как он управляется с огнем и с лошадьми, я поздравил себя с удачным выбором.