Флэшмен
Шрифт:
Он пожал мне руку и укатил прочь. Больше мы никогда не разговаривали. Много лет спустя я рассказал об этом эпизоде американскому генералу, Роберту Ли, и тот сказал, что Веллингтон был прав: я действительно удостоился наивысшего отличия, о котором только может мечтать солдат. Только это не медаль — для Ли таковым являлось рукопожатие Веллингтона.
На мой же взгляд, хочу заметить, ни то ни другое не представляет особой ценности.
Разумеется, в Конной гвардии я стал объектом всеобщего восхищения, так же как и в клубе, и, возвращаясь домой, пребывал в превосходном расположении духа. Прошел жуткий ливень, но когда я стал подниматься по ступенькам, выглянуло солнышко. Освальд сообщил мне, что Элспет наверху. «Ого, — подумал я, — посмотрим, что она скажет, когда узнает, где я был и кого видел!» Может, теперь она станет повнимательнее к своему господину и повелителю, а не к этим хлыщам из Гвардии. Поднимаясь наверх, я улыбался: в свете недавних событий моя недавняя ревность выглядела смешной и казалась всего лишь происками этой маленькой ведьмы Джуди.
В комнату я вошел, прикрывая медаль левой рукой, чтобы удивить Элспет. Она, как обычно, сидела перед зеркалом, а служанка расчесывала ей волосы.
— Гарри! — воскликнула она. — Где ты был? Разве ты забыл, что мы идем на чай к леди Чалмерс в половине пятого?
— К черту леди Чалмерс и всех Чалмерсов, — говорю я. — Они подождут.
— Как ты можешь так говорить? — рассмеялась она в зеркало. — Но где ты был, такой разодетый?
— О, просто навещал друзей, знаешь ли. Молодая супружеская пара, Берт и Вики. Ты с ними не знакома.
— Берт и Вики? — Если Элспет и находила вину в моем долгом отсутствии, то только по причине своего совершенного снобизма — довольно распространенное явление среди людей ее класса. — Кто они?
Я встал рядом с женой, любуясь ее отражением в зеркале, и открыл медаль. Я видел, как расширились и заблестели глаза Элспет, потом она развернулась.
— Гарри! Что?..
— Я был во дворце. С герцогом Веллингтоном. А это я получил от королевы — после того, как мы поболтали немного: о поэзии, знаешь ли, о…
— Королева! — взвизгнула она. — Герцог! Дворец!
Она запрыгала по комнате, хлопая в ладоши, обняла меня за шею, а служанка тем временем только охала и суетилась. Я, смеясь, подхватил Элспет на руки и поцеловал. Это, разумеется, не заставило ее замолчать: на меня ливнем обрушились вопросы. Она хотела знать, кто там был, и что говорил, и как была одета королева, и что она у меня спрашивала, и что я ей ответил, и вообще все-все-все. Наконец, я втолкнул ее в кресло, выставил служанку, а сам уселся на кровать и дословно пересказал все от и до.
Элспет, очаровательная, с округлившимися глазами, слушала затаив дыхание, то и дело взвизгивая от волнения. Когда я сказал, что королева спрашивала о ней, она вздохнула и посмотрела на свое отражение в зеркале — видимо, чтобы убедится, не испачкан ли у нее носик. Потом она попросила пересказать все с самого начала, что я и сделал, но не ранее, чем стянул с нее платье и усадил поверх себя на кровати. И в промежутке между стонами и вздохами головокружительная история прозвучала вновь. Признаюсь, на этот раз я мог упустить кое-какие детали.
Но и в таком варианте Элспет все понравилось, и мне пришлось напомнить, что уже пятый час: а как же леди Чалмерс? Элспет захихикала и сказала, что нам лучше пойти. Пока она одевалась, а я не спеша приводил себя в порядок, жена продолжала трещать без умолку.
— О! Это самое невероятное событие! Королева! Герцог! О, Гарри!
— Ага, — говорю я. — И где же ты была? Дефилировала весь день по Роттен-Роу вместе с одним из твоих воздыхателей?
— Ах, такая скука, — со смехом отвечает она. — Он не может говорить ни о чем, кроме лошадей. Пока мы поехали кататься в парк после полудня, он за все два часа не произнес ничего другого!
— Вот как, — говорю. — Бог мой, ты, должно быть, вся промокла?
Она рылась в своих платьях в шкафу и не слышала, поэтому я встал и без задней мысли потрогал ее темно-зеленую амазонку, перекинутую через спинку кровати. Я прикоснулся к ней, и сердце мое обратилось в камень. Ткань была совершенно сухой. Я наклонился, чтобы посмотреть на ее ботинки для верховой езды, стоявшие рядом с креслом. Они блестели, как новенькие, на них не было ни единой капли или следов брызг.
Мне стало дурно, и я сел, чувствуя, как колотится мое сердце, а она продолжала болтать. С момента, когда я расстался с Веллингтоном у здания Конной гвардии и до моего ухода из клуба часом позже, лило как из ведра. В такой дождь она не могла кататься в парке. Так где же в таком случае были она и Уотни? И чем они..?
Я почувствовал, как бешеная ярость вздымается внутри меня, но сдерживался, говоря себе, что могу заблуждаться. Она обмахивала лицо кроличьей лапкой перед зеркалом, не обращая на меня внимания. Как можно спокойнее я спросил, где же она каталась.
— Я же сказала, в парке. Ничего особенного.
Вот это точно ложь, подумал я, и все-таки не мог поверить. Она выглядела такой невинной и открытой, несла такую милую чепуху, то и дело говоря о том великолепном, великолепном часе во дворце. Ведь всего десять минут назад она сплеталась со мной в экстазе на этой самой кровати, она позволяла мне… да, именно позволяла. Тут неприятное воспоминание первой ночи по приезде домой снова всплыло в моей памяти: меня удивило тогда, что она стала не такой жадной до ласк, как прежде. А вдруг я был прав: вдруг это действительно объясняется отсутствием страсти? Это могло случиться, если за время моего отъезда она подыскала себе другого наездника, более способного утолить ее плотский голод, чем я. Клянусь Богом, если это правда, то я ее…
Я сидел, не в силах пошевелиться, отвернув голову так, чтобы она не могла видеть мое лицо в зеркале. Неужели намеки этой шлюхи Джуди правда? И Уотни наставляет мне рога — и еще, бог знает, кто кроме него? При этой мысли я буквально вскипал от стыда и ярости. Но это не может быть правдой! Нет, только не Элспет! Но в ушах у меня звенел смех Джуди, а эти проклятые ботинки словно издевательски подмигивали мне: они не были в парке сегодня после обеда, как пить дать!
Когда вернулась служанка, вновь принявшаяся укладывать Элспет волосы, я постарался не слушать их беспрестанную болтовню, пытаясь собраться с мыслями. Может, я ошибаюсь — Боже, как я надеялся на это! Во мне говорило не то странное влечение, какое я ощущал к Элспет, дело было в моей… да, в моей чести, если хотите. О, я и гроша ломаного не дам за то, что в свете называют понятием «честь», и все же мысль о другом мужчине или мужчинах, кувыркающихся на сеновале с моей женой, о которой немыслимо было даже допустить, что она может найти себе более умелого и героического любовника, чем великий Флэшмен — героя, чье имя у всех на устах! Боже, даже сама мысль об этом…
Дьявольская штука эта гордость — без нее не бывает ни ревности, ни амбиций. А я гордился личностью, которую изображал — будь то в постели или в казармах. И вот меня, героя дня — с медалью, с рукой, пожатой герцогом, и ушами, слышавшими похвалы королевы — меня мешает с грязью какая-то златовласая простушка, у которой и мозгов-то нет! А я должен кусать губы и молчать из страха перед последствиями, которые могут проистечь, если я обнаружу свои подозрения. Прав я или нет, это подольет масла в огонь, а допускать этого нельзя.