Флибустьеры Ямайки. Эпоха «великих походов»
Шрифт:
В отчете Моргана указывается, что, войдя в город, они нашли в нем две сотни испанских солдат, два форта, а на каждой улице – баррикады, на которых было установлено в общей сложности 32 бронзовые пушки. Вместо того чтобы защищаться из последних сил, испанцы поспешно подожгли порох в главной крепости, и она взлетела на воздух, забрав жизни сорока не успевших эвакуироваться солдат. Небольшое сопротивление пиратам было оказано на Пласа-Майор, или Главной рыночной площади, но к трем часам пополудни захватчики стали хозяевами города. Их потери в тот день составили лишь пять человек убитыми и десять ранеными; испанцы потеряли в общей сложности около 400 человек.
«Как только сопротивление было подавлено, – пишет Эксквемелин, – Морган приказал собрать всех своих людей и запретил им пить вино; он сказал, что у него есть сведения, что вино отравлено испанцами. Хотя это и было ложью, однако он понимал, что после крепкой выпивки его люди станут
Согласно «Правдивому отчету…» и испанским данным, когда флибустьеры вступили в Панаму, весь город уже был объят пламенем. Эксквемелин утверждал, что поджог был осуществлен пиратами:
«После полудня Морган приказал тайно поджечь дома, чтобы к вечеру большая часть города была охвачена пламенем. Пираты же пустили слух, будто это сделали испанцы. Местные жители хотели сбить огонь, однако это им не удалось: пламя распространилось очень быстро; если загорался какой-нибудь проулок, то спустя полчаса он уже весь был в огне и от домов оставались одни головешки… Внутри многие дома были украшены великолепными картинами, которые сюда завезли испанцы. Кроме того, в городе было семь мужских монастырей и один женский, госпиталь, кафедральный собор и приходская церковь, которые также были украшены картинами и скульптурами, однако серебро и золото монахи уже унесли. В городе насчитывалось две тысячи отличных домов, в которых жили люди иных званий; было здесь много конюшен, в которых содержались лошади и мулы для перевозки серебра к Северному берегу… Кроме того, там был великолепный дом, принадлежащий генуэзцам, и в нем помещалось заведение, которое вело торговлю неграми. Его тоже сожгли. На следующий день весь город превратился в кучу золы; уцелели лишь двести складов и конюшни: они стояли в стороне. Все животные сгорели вместе с домами, и погибло много рабов, которые спрятались в домах и уже не смогли вырваться наружу. На складах пострадало много мешков с мукой, после пожара они тлели еще целый месяц».
Эту информацию опровергает автор «Правдивого отчета…», писавший, что, войдя в город, «мы вынуждены были бросить все силы на тушение огня, охватившего дома наших врагов, которые они сами подожгли, чтобы не дать нам возможности ограбить их; но все наши усилия были напрасны, ибо к полуночи весь город сгорел, кроме части пригорода, которую благодаря великим стараниям мы ухитрились сберечь, включая две церкви и около трехсот домов».
Дон Хуан Перес де Гусман в своем отчете не скрывал, что город был подожжен самими жителями – «рабами и владельцами домов»; при этом пожар не затронул здания Королевской аудиенсии и Бухгалтерии, особняк губернатора, монастыри Ла-Мерсед и Сан-Хосе, отдельные жилища на окраинах и около 300 хижин негров – погонщиков мулов из предместий Маламбо и Пьерда-Видас.
Всю ночь флибустьеры простояли в окрестностях Панамы, а на рассвете снова вошли в город – точнее, в то, что от него осталось. Раненых доставили в церковь одного из монастырей, вокруг которой устроили арсеналы и установили орудийную батарею. Проведя смотр войскам, Морган и его офицеры констатировали, что во время захвата города погибло около 20 человек и примерно столько же было ранено.
Глава 38. Грабеж Панамы и ее окрестностей
Губернатор Панамы отмечал в своем отчете, что велел сжечь все суда и лодки, остававшиеся на побережье, но горожане не успели выполнить этот приказ. Пиратам удалось захватить одну барку в предместье Фаске. Когда испанцы, сетует дон Хуан, «собирались поджечь ее, враги быстро пришли и не дали это сделать, и с нею они причинили нам большой ущерб, ибо вместе с нею они захватили еще три [барки] и совершили великое опустошение всего, что нашли на островах Табога, Отоке и Лас-Ислас-дель-Рей, взяв и доставив оттуда много пленных.
После этого несчастья я приказывал всем людям, которых встречал, идти со мной в Нату, чтобы я попытался сформировать там армейский корпус и встретить англичан. Но когда я прибыл в этот город, я не нашел в нем ни одной души, ибо все убежали в горы.
Вот что случилось со мной в этом городе, откуда я отправил судно с плохими новостями о нашем несчастье в Перу; такие же известия я отправил по суше в Гватемалу и Мексику, а через Пуэрто-Бельо – в Испанию.
И хотя после я пытался несколько раз собрать армию, у меня ничего из этого не вышло, так как ни один человек не пожелал последовать за мной».
Бедный дон Хуан так и не признал своей вины в случившемся. Он был твердо убежден, что вся ответственность за потерю Панамы лежала на его подчиненных, отказавшихся выполнять его мудрые распоряжения. В конце своего отчета королю губернатор писал:
«Это, сир, было наказанием свыше, и то, что приключилось со мной, могло произойти даже с великим [конкистадором] капитаном Гонсало Фернандо де Кордовой, если бы его люди покинули его, ибо один в поле не воин… Все президенты вместе взятые, какие когда-либо имелись в этом королевстве, не смогли бы сделать и третьей части того, что сделал я, дабы предотвратить указанное несчастье…».
Проведя в Панаме неделю, Морган, по словам Эксквемелина, «послал отряд в сто пятьдесят человек в крепость Чагре, чтобы в тот же день известить ее гарнизон о счастливой победе. Через город отряд провожали все. Испанцы, стоявшие за городом, заметив их, отошли.
После полудня Морган снова вернулся в город, каждый отряд занял положенное ему помещение, а одна группа пиратов отправилась к руинам сожженных домов, где еще была надежда выудить знатную поживу: серебряную посуду и слитки серебра, которые испанцы бросали в колодцы. На следующий день было снаряжено еще два отряда, каждый по сто пятьдесят человек, чтобы разыскать жителей города, рассеянных по окрестностям. Через два дня пираты вернулись и привели с собой двести пленников – мужчин, женщин и рабов. В тот же день посланная Морганом барка вернулась еще с тремя захваченными барками, однако самый ценный приз – галеон («Сантиссима Тринидад» . – В.Г.), груженный королевским серебром и драгоценностями самых богатых торговцев Панамы, – был упущен; исчезли и монахи со всеми церковными украшениями, серебром и золотом. На этом галеоне было семь пушек и десять или двенадцать мушкетов, и стоял он только под нижним парусом, причем у команды не была заготовлена вода. Пираты захватили шлюп с этого корабля с семью матросами. Эти испанские моряки и сообщили разбойникам обо всем, что уже было сказано. Кроме того, они добавили, что галеон не мог выйти без воды в открытое море, однако предводителю пиратов было намного милее пьянствовать и проводить время с испанскими женщинами, которых он захватил в плен, нежели преследовать корабль. На следующий день пиратские барки отправились на поиски галеона, но эти поиски оказались бесполезными, поскольку на корабле уже узнали, что пираты выходили в море и захватили шлюп. На галеоне тотчас же подняли паруса. Когда пираты увидели, что корабль ушел, они напали на барки, груженные различными товарами, которые направлялись на острова Товаго и Тавагилья, и затем вернулись в Панаму. По возвращении они сообщили Моргану обо всем, что произошло. Пленных матросов допросили, и те ответили, что догадываются, куда отправился галеон, однако за это время его команда могла получить пополнение. Морган приказал собрать все суда, которые были в Панаме, снарядить их и догнать корабль; пираты вышли в море на четырех барках с командой в сто двадцать человек. Они пробыли в море целых восемь дней, но никого не встретили. Галеон улизнул быстро и бесследно. У пиратов не было больше никакой надежды догнать этот корабль, и они решили отправиться на острова Товаго и Тавагилья. Там они повстречали судно, шедшее из Пайты; оно было гружено шелком, сукном, сухарями и сахаром; на нем было примерно на двадцать тысяч пиастров чеканного серебра. С этим судном и сопровождавшей его баркой, на которую они погрузили добро и пленных, захваченных на островах Товаго и Тавагилья, пираты вернулись в Панаму».
Корсарами, оперировавшими в Южном море, командовал уже известный нам капитан Роберт Сирл – тот самый, который отличился набегами на остров Тобаго в 1665 году и на город Сан-Аугустин во Флориде в 1668 году. На острове Taвога, ища беглецов, Сирл и его команда обнаружили тайный склад перуанского вина. Моряки тут же устроили попойку, и к вечеру большинство из них были мертвецки пьяны. Именно поэтому они не заметили испанский галеон, прибывший со стороны моря и ставший на якорь. С борта галеона была спущена шлюпка с пустыми бочками, и испанцы отправились к берегу за водой. Совершенно случайно протрезвевшие пираты обнаружили команду лодки и захватили в плен семь человек. Испанцы были приведены к Сирлу, который стал угрожать им пытками. Пленные сказали, что их судно было 400-тонным галеоном «Сантиссима Тринидад», богато нагруженным королевским серебром и большим количеством золота, жемчуга, драгоценностей и других товаров, принадлежавших самым знатным и самым богатым купцам Панамы. На борту галеона также находились монахини из женского монастыря, которые везли с собой церковные украшения – золото, серебро и другие вещи большой ценности.
Это судно, как выяснилось, имело на вооружении лишь семь пушек и дюжину мушкетов, было плохо снабжено провиантом и водой и несло только часть парусов на грот-мачте. Вместо того чтобы бежать в Лиму, его капитан дон Франсиско де Перальта просто оставался в открытом море. Он, очевидно, намеревался вернуться к Панаме со всем своим драгоценным грузом и пассажирами после того, как пираты уйдут, ибо полагал, что у разбойников не было судов.
Сирл приказал своим людям захватить галеон, но они отказались повиноваться и выйти в море. Тем временем Перальта, встревоженный пропажей своих матросов и заподозривший, что пришвартованная поблизости барка принадлежит пиратам, снялся с якоря и ночью бежал в открытое море.