Флиртаника всерьез

Берсенева Анна

Но теперь уже и все трое парней, которые сначала вели себя с холодноватой наемной ленцой, не прочь были сделать то же самое.

Тот, у которого Глеб бился в руках, как котенка отшвырнул его к третьему, самому плечистому, и, потирая кулак, пошел на него. Ситуация была идиотская в своей безнадежности. Глеб не мог даже пошевелиться, потому что его руки были заведены назад и вывернуты так, что стоять он мог, только согнувшись в три погибели.

«Хорошо, что очки упали, – мелькнуло у него в голове. – А то бы сейчас лицо порезалось».

Как он ни

храбрился, а все-таки зажмурился. Его никто никогда не бил по лицу, да и вообще его никогда не били, и ему было страшно ожидать этого.

Секунды, которые прошли в спасительной темноте зажмуренных глаз, показались ему бесконечными. Потом до него дошло, что они действительно длятся слишком долго. Глеб открыл глаза и увидел, что шедший на него парень лежит на земле лицом вниз. Непонятно только было, как это он упал, не издав ни звука, больно ведь падать лицом вниз… Или, закрыв глаза, Глеб погрузился не только в темноту, но и в тишину, потому ничего и не слышал?

Еще через мгновение Глеб почувствовал, что руки у него свободны. Он выпрямился, зачем-то рванулся вперед, без очков почти не видя, куда рвется, – и наткнулся на Колькину спину.

Колька стоял над лежащим на земле парнем и смотрел на двух других – убегающих. Их-то Глеб со своей дальнозоркостью отлично разглядел вдалеке… Колька держал за шкирку Витька, тот не вырывался и не сопротивлялся его железному захвату.

– Ты что, Глебыч? – обернувшись к другу, спокойно сказал Колька. Лежащий парень зашевелился; Колька наступил ногой ему на плечи. – Нашел кого на дуэль вызывать! – Он как щенка тряхнул Задкова, тот по-щенячьи же заскулил. – Это ж угребыш, такие только мордой об стол понимают. И бить сразу надо, пока напаскудить не успел.

– Я не на дуэль, – пряча глаза, неловко пробормотал Глеб. – Я думал…

– Не надо было думать, – усмехнулся Колька. – Ладно, ты иди.

– А…

– А я тебя сейчас догоню. Объясню тут ребяткам… На доступном им языке.

Глебу было так стыдно – своей нелепости, беспомощности, никчемности, – что он не стал даже возражать. Он побрел вдоль гаражей к асфальтовой дорожке, которая вела к их с Колькой дому.

– Я же ее мужа не на дуэль вызываю, – повторил Глеб. – И не Задков же он. Наверняка нормальный человек. Поговорим, и все.

– Повторяю для особо непонятливых, – хмыкнул Колька. – Нормальный человек с тобой разговаривать не станет. Глаза у тебя сейчас невменяемые, поверь на слово. Так что не спорь, Глебыч. Пошарь в своем Интернете или где там еще, узнай, где у этого Северского офис, и пойдем.

– Пап, я ушла. – Надя заглянула на кухню. – Мама приедет завтра, она мне на мобильный позвонила.

– Завтра, значит, не получится пойти, – сказал Глеб, когда Надя исчезла за дверью. – Ты же Галинку поедешь встречать.

– Зачем ее встречать? – пожал плечами Колька. – Она и без меня справится. Она вообще прекрасно без меня со всем справляется, – помолчав, добавил он.

Глеб расслышал горечь в его голосе. Но тут же о ней забыл.

Глава 9

Двор,

в котором находился офис Игоря Северского, был усыпан кленовыми листьями – красными, желтыми, бурыми. Очень много было зеленых, они опали просто от тяжести: мороз ударил слишком быстро, и листья заледенели прямо на ветках, не успев отзеленеть.

Стоя под кленом неподалеку от входа в офис, Глеб вспомнил, как Ирина сказала ему в первый вечер, когда они шли по бульвару и листья льдисто шелестели у них под ногами:

– Говорят, это плохая примета – к войне, вообще, к вражде какой-нибудь. Когда листья замерзают и зелеными падают.

В плохие и хорошие приметы Глеб не верил. Ему вообще были безразличны мелкие приметы внешней жизни, которыми люди почему-то пытались объяснить другую, от них не зависящую жизнь. И сейчас он вспомнил эти слова не потому, что опасался войны и вражды, а просто потому, что вспомнил Ирину, глядя на стеклянные кленовые листья.

– Сейчас выйдет, – сообщил Колька.

Он выяснил это с помощью незамысловатого шпионского приема: подошел под единственное светящееся окно офиса, подпрыгнул и успел разглядеть, что в кабинете надевает плащ мужчина начальнического вида.

– Коль, – почти жалобно попросил Глеб, – отойди ты все-таки в сторонку, а? Что ж ты, совсем уж за человека меня не считаешь? Дай хоть парой слов с ним переброситься.

Он вдруг почувствовал себя таким же никчемным мальчишкой, каким был пятнадцать лет назад, когда собирался драться с Задковым. Хотя драться с Ирининым мужем Глеб, конечно, не собирался.

– Отойду, отойду, – успокоил Колька. – Это ты меня, я смотрю, за недоумка какого-то считаешь. Хоть парой слов бросайся, хоть тройкой.

Северский вышел на улицу через минуту после того, как Колька скрылся в глубине двора, за стоящим на детской площадке бревенчатым теремком. Мелькнула в освещенном дверном проеме плечистая фигура охранника, потом дверь за Северским закрылась и над ней загорелся красный огонек сигнализации.

Глеб знал, что Иринин муж обязательно подойдет к тому клену, под которым он ожидал его: Северский припарковал под деревом машину. Это было утром, Глеб тогда специально караулил здесь же, во дворе, чтобы убедиться, что тот приехал на работу.

Только теперь, глядя, как он идет к машине, Глеб понял всю глупость и нелепость ситуации. Как смешон, как неказист этот ссутулившийся тип, словно шпана наблюдающий из-за дерева за высоким, уверенным в себе мужчиной, который выходит из своего офиса и идет к своей машине! И этот нелепый тип – он сам…

Вдохнув побольше воздуха, словно собираясь нырять, Глеб шагнул из-за дерева и остановился прямо перед Северским.

– В чем дело? – спросил тот.

В его голосе не прозвучало ни страха, ни опасения, ни хотя бы удивления. Он сразу понял, что появившийся неизвестно откуда человек появился здесь ради него, и всего лишь интересовался, что этому человеку от него нужно.