Флот вторжения
Шрифт:
— А ведь чертовски недурно! — с изумлением сказал он. Гольдфарб сделал новый глоток, задумчиво чмокнул губами. — Такого я еще не пил, но все равно здорово. Где наш правоверный владыка раскопал такое?
Сильвия отбросила с глаз рыжую прядь волос.
— Сам сварил.
— Рассказывай, — заявил с привычным недоверием Гольдфарб.
— Говорю тебе, сам, — с упрямством и обидой повторила Сильвия. — Мы с Дафной помогали. Когда знаешь, что и как, это совсем просто. Может, после войны… если вообще что-то останется после войны… но если
Гольдфарб привычным движением опорожнил свою кружку.
— Если твое пиво будет не хуже этого, я обязательно приду. А сейчас принеси-ка мне еще одну.
Гольдфарб провожал Сильвию взглядом, пока она не скрылась среди массы посетителей. Со времени появления ящеров она была первой, от кого Гольдфарб услышал о том, что может быть после войны. Одно дело — думать о том, что будет, когда разобьют джерри; но война против ящеров, как ему казалось, может продолжаться до бесконечности… если только люди ее не проиграют.
— Привет, старина, — произнес рядом чей-то заплетающийся язык.
Гольдфарб обернулся. Судя по облику Джерома Джоунза, тот уже нагрузился значительно ниже ватерлинии и мог затонуть в любой момент.
— Хочешь знать, чем я сегодня ужинал, помимо картошки? — поинтересовался второй оператор радара. — Печеными бобами, вот чем.
Глаза Джоунза светились от плотоядного триумфа.
— Что-то кроме картошки — это, разумеется, событие, — согласился Гольдфарб.
В Англии было голодай, и не только потому, что остров не мог обеспечивать себя растительной пищей в достаточном количестве, но еще и потому, что ящеры, бомбившие железные дороги, мешали доставке имевшегося продовольствия.
— Так что можешь не особо задаваться своим болтанием в воздухе с этими проклятыми летчиками… Печеные бобы!
Джоунз причмокнул губами и дохнул на Гольдфарба. Печеными бобами там не пахло — из недр Джерома валил густой запах пива.
— Я не задаюсь, Джером, — вздохнув, ответил Гольдфарб. — Мне приказали это делать, и я выполнил приказ.
Дэвид знал: его бывший напарник по станции обижается, что не его выбрали для полетов на борту «Ланкастера». Джоунз страстно хотел оказаться в воздухе на боевом дежурстве (впрочем, никто его не мог за это осуждать). И не только из-за патриотизма. Была тут и другая причина. Болтаясь на земле, он по-прежнему не имел успеха у официанток из «Белой Лошади».
Но в данный момент Джоунз, вероятно, был уже слишком пьян, чтобы осчастливить любую из двух девушек, даже если бы та устроила перед ним стриптиз, а потом потащила в постель. Джоунз моргал, уставившись на Гольдфарба, будто совершенно не соображал, кем является его друг (или бывший друг? Гольдфарб надеялся, что это не так и что ревнивая зависть Джерома не зайдет далеко). Потом в мутных глазах Джоунза вновь появилась некоторая осмысленность.
— Знаешь, вчера у нас в казарме был свет, — сказал он.
— Неужели? — удивился Гольдфарб, пытаясь понять, что последует за этой вроде бы никак не связанной с их разговором фразой, если вообще что-то последует.
Ему хотелось, чтобы Сильвия принесла еще кружку пива, — тогда не придется ломать над этим голову. В его казарме электричества не было уже несколько дней.
— Да, был, — повторил Джоунз. — Электричество в нашей казарме. Вчера давали… Подожди, а почему я хотел тебе об этом сказать?
«Мне откуда знать?» — хотелось крикнуть Гольдфарбу. И хотя транспортная сеть, по которой двигались мысли Джоунза, тоже подверглась определенной бомбардировке, он таки сумел довести начатую мысль до пункта назначения.
— Вспомнил. Я слушал короткие волны. Поймали Варшаву. Слышно было великолепно.
— Неужели? — снова спросил Гольдфарб. Теперь его вопрос нес в себе совершенно другой смысл. — Русси выступал?
— От него — ни слова. Ни одного, — с какой-то мрачной торжественностью произнес Джоунз. — Об этом я и хотел тебе сказать. Он вроде дальний родственник тебе?
— Получается, что троюродный брат. Его бабушка была сестрой моего деда.
Когда его родственник объявился в качестве диктора у ящеров, никто не поразился этому сильнее, чем Гольдфарб.
В отличие от своих нееврейских друзей, он верил большинству из того, что Русси рассказывал об ужасных деяниях нацистов в Варшаве, однако сильно сомневался, что нынешняя жизнь под игом ящеров была такой радостной, как ее описывал Мойше. Потом, через несколько недель, его троюродный брат исчез из эфира так же внезапно, как и появился. Вначале ящеры называли в качестве причины болезнь. Теперь они вообще не считали нужным что-либо говорить, и это показалось Гольдфарбу зловещим предзнаменованием.
— Паршивый предатель. Может, этот козел наколол и ящеров тоже, и они рассчитались с ним, — пробормотал Джоунз.
Гольдфарб замахнулся, готовый въехать Джоунзу кулаком по роже. «Никто, — бывший друг, настоящий или кто-то еще, — сказав такое про моих родственников, не может оставаться безнаказанным», — твердил он про себя. Но тут вовремя подоспела Сильвия.
— Остынь, Дэвид, и не вздумай распускать руки, — резко сказала она. — Кто затевает драку, тому доступ в бар навсегда закрыт — таковы правила. И я тебя больше не увижу.
Первая угроза была пустяковой. Но вторая… Гольдфарб задумался, потом разжал пальцы и опустил руку Сильвия поставила перед ним новую кружку. Джоунз стоял, слегка покачиваясь и даже не подозревая, что едва уберегся от насильственного изменения своей физиономии.
— Так-то лучше, — одобрительно сказала Сильвия. Гольдфарб не был уверен, что это действительно лучше, но в конце концов решил, что, ударив беспомощного пьянчугу, не спасет честь семьи. Он залпом выпил третью кружку. Сильвия смерила его неодобрительным взглядом: