Флот вторжения
Шрифт:
— Что приходится делать, тому и учишься, — философски заметил он. — Дай-ка мне лучше полотенце.
Он уже поставил на место последнюю тарелку, когда в соседнем подвальном помещении раздались шаги: там кто-то ходил в тяжелых сапогах. Мойше и Ривка застыли на месте. Лицо жены было испуганным; наверное, и он выглядел не лучше. Неужели их тайна выдана? Ящеры не кричали «проклятый еврей», но оказаться в их лапах ничуть не лучше, чем быть пойманными нацистами.
Мойше пожалел, что у него нет винтовки. Он еще не сделался солдатом во
Шаги приближались. Русси напрягал слух, пытаясь уловить поспешность движений и характерный звук когтей: это означало бы, что вместе с людьми сюда идут ящеры. Кажется, он их услышал. Внутри у него заклубился страх, нарастая, словно туча.
Неизвестные остановились по другую сторону подвижной перегородки. Глаза Мойше скользнули по подсвечникам, в которых горели субботние свечи. Эти подсвечники были фарфоровыми, а не серебряными, как тот, что он отдал за мясо. Но и они были тяжелыми и достаточно длинными, чтобы служить вместо дубинок. «Я без борьбы не сдамся», — пообещал себе Мойше.
Кто-то постучал по перегородке. Русси схватился за подсвечник, но затем опомнился: два удара подряд, пауза и еще один были условным сигналом людей Анелевича, когда 001 приносили сюда еду и свечи. Но они приходили два дня назад, и в подвале всего хватало. Похоже, у них существовал график, и хотя сигнал был подан правильно, время появления настораживало.
Ривка тоже это знала.
— Что нам делать? — беззвучно спрашивали ее глаза.
— Не знаю, — взглядом ответил Мойше.
Одно он знал достаточно хорошо, только не хотел расстраивать жену. Если ящеры находятся с той стороны, они собираются его схватить. Но шаги удалялись. Так слышал ли он, в конце концов, шарканье когтистых лап?
— Они ушли? — шепотом спросила Ривка.
— Не знаю, — снова сказал Мойше. Помолчав, добавил: — Давай проверим.
Если ящеры знают, что он здесь, им не потребуется ждать, пока он выйдет.
Он поднял подсвечник и зажег свечу, все еще находившуюся там (без света в их погребе было совершенно темно, как и в любом другом), сделал полшага вперед, чтобы отодвинуть перегородку. Никакой коробки с едой… на цементном полу лежал лишь конверт. Мойше поднял его, поставил перегородку на место и вернулся в укрытие.
— Что это? — спросила Ривка, когда он вернулся.
— Какая-то записка, — ответил он, поднося конверт к глазам.
Мойше вскрыл конверт, вытащил оттуда сложенный лист бумаги и поднес к подсвечнику, чтобы увидеть, что там написано. Истинным проклятием его подземной жизни было полное отсутствие солнечного или электрического света, не дававшее возможности читать. Правда, для быстрого прочтения хватало и света свечей. Мойше развернул бумагу. Внутри оказался аккуратно напечатанный по-польски текст. Он стал читать вслух, чтобы слышала и жена:
— «Доводим до вашего сведения, что ваше последнее сообщение
— И это все? — спросила Ривка, когда он кончил читать. — Никакой подписи или чего-нибудь еще?
— Нет, — ответил Мойше. — Хотя я могу почти с уверенностью сказать, кто это послал. Думаю, ты тоже.
— Анелевич, — сказала она.
— Я тоже так думаю, — согласился Мойше. Записка была очень характерна для еврейского боевого командира. Польский язык не удивлял: до войны Анелевич был совершенно мирским человеком. Почему отпечатано на машинке — тоже понятно, так труднее проследить происхождение текста, если он попадет не в те руки. Этой же цели служили и обтекаемые фразы. Кто-либо несведущий в том, кому адресовано послание, мог бы долго ломать голову над его смыслом. Анелевич был осторожен во всем. Мойше был уверен, что так и не узнает, каким образом записка попала в подвал.
— Значит, запись оказалась за границей, — сказала Ривка. — Слава Богу. Я бы не хотела, чтобы тебя считали марионеткой ящеров.
— Нет, слава Богу, я не таков, — засмеялся Мойше. — Хотел бы я увидеть, как у Золраага густо покраснеет лицо.
После того, что губернатор пришельцев с ним сделал, Мойше хотел видеть Золраага одновременно ошарашенным и взбешенным. Судя по посланию, его желание исполнялось.
Среди припасов подвала была и бутылка сливовицы. До этого момента Мойше не обращал на нее внимания. Он снял бутылку с высокой полки, где она стояла, откупорил и налил два стаканчика. Один подал жене, другой взял сам.
— За одураченных ящеров! — произнес Русси.
Оба мелкими глотками пили сливовую водку. Мойше обожгло горло. Ривка несколько раз кашлянула. Затем она подняла свой стакан и негромко произнесла тост:
— За свободу нашего народа и еще — за нашу тоже.
Дверь в камеру Бобби Фьоре с шипением открылась. Обычное время приема пищи еще не настало — это он мог определить безо всяких часов. Бобби с надеждой огляделся. Может, ящеры привели к нему Лю Хань?
Но нет. На пороге стояли только ящеры: привычные вооруженные охранники и еще один, с более затейливой окраской тела, чем у остальных. Бобби догадался, что это отличительный знак того положения, которое пришелец занимает в их иерархии — равно как человек в дорогом элегантном костюме, вероятнее всего, был более важной персоной, чем некто в поношенном пиджачишке и соломенной шляпе.
Искусно раскрашенный незнакомец что-то произнес на своем языке, но слишком быстро, чтобы Фьоре сумел понять. На это Бобби сумел лишь ответить по-ихнему: