Флотское братство
Шрифт:
– Необходимо, чтобы вы лично держали ситуацию под контролем, – сказал генерал. – Все должно быть сделано максимально добросовестно и убедительно. Но затягивать с операцией не стоит. Все должно быть завершено до окончания военно-морских учений. Потом весь эффект нашей затеи заметно ослабеет.
– Я так и собираюсь поступить, пан генерал! – отчеканил Стасевич. – Я сам отправляюсь в плавание на том судне, буду лично следить за тем, что там происходит. Его выход в море был задержан в связи с вашим приездом в Гданьск…
– Желаю успеха, капитан, – генерал протянул руку своему подчиненному. – Вы проводите меня до гостиницы?
Спустившись во дворик офиса местного отделения СБ, Пржезиньский и Стасевич сели в машину, которая выехала
Однако по улице машина проехала недалеко. Внезапно генерал одним едва заметным жестом приказал водителю остановиться. Тот послушно припарковал машину возле тротуара.
Внимание генерала привлекла группа немецких неонацистов, шествовавшая по противоположной стороне улицы. Компания из десятка молодых немцев, одетых в одинаковые черные рубашки.
Они вели себя более чем вызывающе. Крики «Зиг хайль» и «Хайль Гитлер» были самым невинным из того, что они вытворяли. Прохожие, едва завидев эту шумную и буйную компанию, тут же поспешно перебегали на другую сторону улицы, а то и вовсе поворачивали обратно. Однако не все прохожие были столь благоразумны. Какой-то средних лет прилично одетый мужчина, возможно, приезжий, рассеянно глядя себе под ноги, продолжал идти прямо на них. Вот он приблизился. Вот его окликнули, он поднял глаза, и мгновенный ужас отразился на его лице. Он остановился, попытался было бежать, однако было уже поздно, мужчина был окружен со всех сторон дебелыми коричневыми тушами. Побледневшему от страха прохожему стали говорить что-то, вероятно, оскорбительное, после каждой фразы взрываясь оглушительным, чисто немецким буйным хохотом; несчастный трясся от страха, краснел от обиды, и все это бесконечно забавляло его мучителей. Но вот после очередной, какой-то особенно оскорбительной фразы прохожий осмелился оттолкнуть протянутую к нему руку и попытаться вырваться из круга обступивших его молодчиков. Мгновенно несколько пухлых кулаков опустилось на его голову, прохожий повалился на землю. Тогда молодчики обступили его, став в круг, принялись от души смеяться, наблюдая, как несчастный пытается подняться с асфальта, вытирает в кровь разбитое лицо. Вот он снова попытался вырваться из круга обступивших его людей, но несильным тычком его опрокинули обратно, повалили на землю, принялись швырять из стороны в сторону точно футбольный мяч. При этом они надрывали животики от смеха, раскачивались, словно от сильного ветра, и в восторге хлопали себя по ляжкам.
У этой группы был предводитель, заметить его было более чем несложно уже по одному тому, что после каждой своей нелепой выходки нацистские молодчики оборачивались, оглядывались на него, как бы желая знать его мнение о содеянном, надеясь прочитать на его лице одобрение или порицание очередному своему гнусному поступку. Этот предводитель был ростом под два метра и могучего телосложения, его длинные до плеч волосы были бледно-русого цвета, льняного цвета была и его небольшая курчавая бородка. Одет он был не в черную рубашку, как другие наци, а в обычный, современный спортивный костюм и джинсовую куртку, которую, впрочем, также украшала нацистская свастика. На поводке он держал огромную немецкую овчарку, не иначе как потомка тех псов, которыми эсэсовцы травили военнопленных и обитателей концлагерей на завоеванной территории. Эта собака вела себя крайне агрессивно, то и дело с яростным лаем бросалась на истязаемого прохожего, и похоже было, что, не держи хозяин пса на поводке, тот бы непременно растерзал несчастного в клочья.
Вдруг, заметив стоявший неподалеку на тротуаре черный лимузин генерала, этот главный неонацист скорчил злобную гримасу, подошел к машине близко и прокричал по-польски, но с сильным немецким акцентом:
– Скоро мы вас, безмозглых поляков, всех так сделаем! Мы выгоним вас всех отсюда! Недолго вам еще топтать исконно немецкую землю!
Генерал Пржезиньский спокойно выдержал налитый кровью взгляд фашиста, потом сделал водителю знак ехать дальше. Черный лимузин тут же рывком тронулся с места и помчался по пустынной узкой улице.
– Неплохо развлекаются наци, – негромко сказал он, когда они уже отъехали далеко от группы бесчинствующих молодчиков. Он горько усмехнулся.
– В Германии фашистам не разрешают так веселиться, вот они приезжают сюда, – сказал капитан Стасевич. – До сих пор считают польский Гданьск своим Данцигом и не против присоединить Гданьское воеводство к территории ФРГ. В Германии они бы и пяти метров по улице не прошли, полиция разогнала бы их. Там пропаганда нацистских символов запрещена. А у нас им все можно!
– Да, в Германии полиция их гоняет, – кивнул генерал. – Возможно, мы тоже скоро их прогоним. Главное, чтобы ваша операция удалась, капитан! – добавил он строго. – Эта провокация, что вы придумали, развяжет нам руки не только в отношении русских!
Глава 21
В небольшой, похожей на тюремную камеру каюте, что отвели Полундре на спецсудне под польским флагом, единственный круглый иллюминатор снаружи был забран решеткой. Она позволяла, впрочем, открыть створку, чтобы впустить внутрь свежий морской воздух, услышать плеск волн и крики носящихся над волнами чаек. Впрочем, вид из этого иллюминатора был единственным развлечением русского пленника в его одиночном заключении, тем более мучительном, что оно было сопряжено с полным бездельем.
Полундра уже сутки сидел в этой похожей на тюремный каземат каюте. Кормили его положенное количество раз, не давая ослабеть, иногда, чтобы хоть немного развлечься, Полундра вставал и начинал делать гимнастику, всерьез опасаясь, что слишком длительное пребывание в неподвижности ослабит его.
Его более всего беспокоило, что корабль, куда его поместили, по-прежнему оставался в порту. Полундре казалось, что, когда судно выйдет в плавание, ему станет проще и легче переносить ту душевную боль и тоску, что неотрывно преследовала его с той поры, как он очнулся пленником польской службы бязьпеки.
Лежа на койке, Полундра рассеянно смотрел на колыхающийся перед ним кружок иллюминатора, праздный мозг его рождал образы самые причудливые и фантастические. Перекрещивающиеся прутья решетки казались Полундре то пересеченными линиями меридианов и параллелей на странной географической карте, где моря были обозначены синим, а суша почему-то белым цветом, то нарисованной детской рукой таблицей для игры в крестики-нолики. Время от времени задумчивость его сменялась легкой дремотой.
Лежащий на койке Полундра вздрогнул, полностью проснулся и даже сел на своем спартанском ложе. Он отчетливо услышал, как где-то снаружи к судну вплотную подкатил какой-то легковой автомобиль, кто-то вышел из него, уверенно хлопнув дверью, и торопливо поднялся по трапу. Тут же раздались резкие слова команды по-польски, торопливые шаги на палубе, двигатель судна заклокотал, заревел где-то за стенкой – машинное отделение находилось на одном уровне с каютой Полундры, почти в самом трюме. Корабль зашевелился, вздрогнул, стал отваливать от причальной стенки. Они отправлялись в плавание в конце-то концов! Полундра почувствовал, что от этого ему действительно становится легче на душе.
Прошло еще около получаса, во время которого судно, очевидно, выбиралось из акватории порта. Полундра, лежа на койке, снова начал задремывать. Внезапно он услышал загремевшие по ведущему на нижнюю палубу трапу шаги. И через мгновение кто-то стал открывать заблокированную снаружи дверь его каюты. Появившийся на пороге каюты агент, один из помощников Стасевича, сказал по-польски:
– Пану приказано подняться на верхнюю палубу.
На верхней палубе его ждал капитан Стасевич, стоявший у лееров и задумчиво смотревший, как за кормой судна все дальше и дальше отодвигается панорама порта. Полундра спокойно стал неподалеку. Двое агентов службы бязьпеки не сводили с него глаз.