Фокус. Бизнес-роман про коучинг

Парабеллум Андрей Алексеевич

Поверь, пап, это очень долгая история, требующая не менее значительной предыстории. Но если дослушаешь до конца, то, несмотря на все сложности и натянутость в наших отношениях, ты сможешь мной гордиться.

Хочу, чтобы ты знал: вопреки препятствиям твой Арчи бесконечно упрям во всем, что касается достижения целей, фантастически терпелив и до безумия усидчив.

«Если у носорога плохое зрение, это ведь не проблема носорога, так ведь?»

И еще, пап.

Последние несколько месяцев я игнорировал и слал к чертям проблемы, не замечая, как день за днем они ослабляли мою волю к радости. Твой сын запутался, но из кожи вон лез, стараясь быть прежде всего честным с самим собой в надежде, что это поможет выйти из лабиринта сложившейся ситуации.

Я уже писал, что сейчас переживаю не самые простые времена. И пусть я до сих пор чувствую страх, но с каждой новой, пусть даже незначительной победой меня наполняют спокойствие и уверенность. Уверенность в том, что смогу двигаться дальше, доводя до конца все свои задумки.

Сегодня я знаю, каким человеком, бизнесменом, мужчиной и отцом хочу быть.

И я не жду, что ты поймешь меня в полной мере. Не жду, потому что у нас никогда не было возможности просто сесть и обговорить все наши сложности и переживания.

Но для меня это борьба. История твоего сына – это многочисленные ошибки, провалы и редкие достижения, которые теперь все вместе и одновременно поглощают его целиком.

И мне сложно этому противостоять.

В поисках ответов я перерыл бесчисленное количество книг и сотни различных сайтов. Посетил десятки дипломированных специалистов, которые все как один говорят однотипными фразами, объясняя причины моих проблем и страхов, но не помогают найти решение.

Я найду выход сам.

Даю слово.

Возможно, у тебя на все это совсем другой взгляд и абсолютно противоположная точка зрения. Возможно, мне не следовало отправлять тебе это письмо, и я, пожалуй, еще раз попрошу у тебя прощение за все эти годы натянутой тишины.

Я уважаю твое решение больше со мной не общаться, но если захочешь поговорить – звони в любое время.

Твой сын Арчер».

Перечитав текст письма еще раз, Арчи вдруг выпрямил спину и сел ровно – точь-в-точь как в детстве, когда слышал требовательный оклик отца.

«Да уж, – пробурчал он себе под нос, – эта часть моей личной истории заслуживает пары глубоких вздохов и глотка чего-то покрепче, чем давным-давно остывший кофе».

Уже не в первый раз за последние пару недель Арчер обнаруживал себя сидящим в одиночестве на кухне в безуспешных попытках избавиться от непонятного чувства вины. И ведь это притом, что сейчас в его жизни все было хорошо. И не просто нормально, а действительно здорово.

«Так почему же именно сейчас, черт тебя подери? – звук его собственного голоса, какого-то искаженного, словно принадлежал он совсем не ему, вернул Арчера в реальность. – А может, дело вовсе и не в моем прошлом? Может быть, я просто отношусь к типу людей, которым запредельно сложно почувствовать счастье? Вот какие еще условия нужны для радости такому человеку, как твой сын? А может быть, во всем этом есть какой-то секрет?»

Сделав глоток давно остывшего кофе, Арчи брезгливо поморщился и принялся перечитывать текст письма, стремясь понять, мог ли он что-нибудь изменить в их с отцом отношениях. Так много людей в разные периоды его жизни по поводу и без произносили фразу, в которой говорилось, что история не терпит сослагательного наклонения.

«А что, если бы…?»

На мгновение ему показалось, что, если крепко-крепко зажмурить глаза, досчитать до десяти, а потом открыть, чувство вины, медленно сжигающее его изнутри, может исчезнуть.

Почему же он, взрослый Арчи, не сделает этого прямо сейчас? Потому что боится, что вместе с чувством вины исчезнет и все остальное. А этого он ни за что не допустит.

Часто мы страдаем не потому что хотим, а потому что боимся отпустить то светлое и бесценное, что сопровождало все эти страдания и до сих пор остается в нашей памяти. Позволяя быть теми, кем мы хотим себя помнить.

В прошлом он много раз звонил отцу и отправлял sms, которые тут же меняли статус с «отправлено» на «доставлено», а днем или двумя-тремя позже приобретали статус «прочитано».

Звонки же его оставались без ответа.

Очень долгое время.

Всегда.

А затем Арчер написал это письмо. Он написал его чуть больше года назад, вернувшись из Греции, но ответа так не получил. Вместо ответа от отца одиннадцать месяцев спустя раздался звонок.

Голос в телефонной трубке был спокоен и вежлив. Таким голосом говорят, когда собираются сообщить то, что вас непременно расстроит.

Зная это, интонацию готовят заранее, а слова – тщательно подбирают.

Звонивший представился уполномоченным представителем религиозной общины, в которой состоял при жизни его отец, назвал паспортные данные: фамилию, имя и отчество, дату и место рождения.

Еще более спокойным и вежливым голосом уточнил степень родства.

– Ваш отец умер сегодня ночью, – звонивший помедлил. – Последние три дня он провел среди близких, но уже ничего не говорил. Предположительно – смерть от хронического заболевания, но это неточный диагноз.

Ваш отец…

Под близкими людьми подразумевались, скорее всего, старшая сестра отца и бесконечное количество двоюродных братьев и сестер Арчера, одного или двоих он знал по именам и видел пару раз в жизни, в далеком дальневосточном детстве.

Он слушал молча, внимательно и спокойно.

Наверное, в такие моменты нужно вести себя как-то иначе, но Арчи, принявший этот звонок ранним утром, стоя посреди улицы, еще не изуродованной неприветливыми лицами и нервными походками спешащих по делам прохожих, просто слушал этот до неприличия спокойный и вместе с тем безумно раздражающий голос.

– Ваш отец ушел из жизни, примирившись с Богом. Чувствуя приближение смерти, он пригласил священника из нашей церкви и исповедовался. Арчер, вы меня слушаете?