Фома Аквинский
Шрифт:
Греческий мыслитель, разграничивая, правда не вполне четко, сущность и существование, хотел подчеркнуть, что общие понятия возникают путем абстрагирования от единичных вещей существенных, видовых, общих признаков. По Аристотелю, сущность и существование внутренне присущи вещам, неотделимы друг от друга и, что самое главное, обусловлены не некой неземной силой, а причинами материального мира.
Фома, интерпретируя аристотелевские понятия сущности и существования, использует их для обоснования теологической концепции мира, т. е. вкладывает в них христианское содержание. Он считает, что различие между сущностью и существованием не есть нечто только мысленное, зависящее от наших актов сознания, а является чем-то фактическим, реально существующим. Исходя из этой предпосылки, Аквинат утверждает, что вещам присуща сущность, но сущность не имплицирует их существования. Это происходит потому, что все существующее в мире создано богом, а следовательно, зависит от него. В боге же как в простом, несоставном бытии
Как видно, от естественного характера аристотелевских категорий сущности и существования у Фомы совсем ничего не осталось. Они, как и другие категории, были использованы для нужд теологии, насыщены католическим содержанием. Существенные, общие, видовые свойства, присущие, по Стагириту, единичным вещам, утратили свой материальный характер, были отождествлены с духовными, божественными. Отрыв сущности от существования имел своей целью доказать неавтономность мира, его безусловную зависимость от творца, вызвавшего его существование.
Категории материи (materia) и формы (forma) Фома также заимствует из аристотелевской метафизики. Как уже упоминалось выше, Стагирит, полемизируя с крайним реализмом Платона, утверждавшего, что кроме чувственных вещей существуют их прототипы — идеи, считал, что объективно существуют лишь единичные субстанции, состоящие из материи и формы. Различая в субстанциях два компонента— материю и форму, Аристотель стремился создать философскую основу для процессов обобщения и классификации в естественных науках, стремился решить трудную философскую проблему об отношении общего к единичному и наоборот. Для Платона этим общим были идеи, или онтологизированные, существующие самостоятельно, независимо от чувственного мира общие понятия. Стагирит, хотя и высоко ценил своего учителя, подверг острой критике эту точку зрения, считая ее не соответствующей истине, поскольку непонятно, каким образом одна идея, например человек, может присутствовать во всех личностях, живущих на Земле в различные эпохи и в различных местах.
Он считает, что на самом деле существуют лишь конкретные единичные предметы, состоящие из материи (hyle) и формы (morphe), причем под формой им понимается все то, что относится к определению (дефиниции), все же, что не входит в его объем, называется материей. Проще говоря, форма — это то, что в вещах является общим, видовым (например, что человек— существо разумное); материя же — все то, что в них несущественно, случайно, специфично (например, что один человек имеет светлые волосы, а другой — темные). Таким образом, можно сказать, что форма для него была тем же, чем для Платона идея, но не оторванная от вещей, а имеющая в них свою объективную основу. Здесь следует подчеркнуть, что Стагирит вместо прежде существовавшего понятия пространственной формы вводит понятие функциональной формы. Например, формой кресла является не его образ (вид), а его функция, т. е. то, что оно служит для сидения. Понимаемая таким образом сущность обусловливает то, что вещь относится к определенному виду, отличается от материи и вместе с тем неотделима от нее. Благодаря форме, или сущности, материя подвергается спецификации, индивидуализации, т. е. принимает образ единичного бытия. Но форма для Аристотеля являлась не обычной совокупностью признаков, составляющих субстанцию, а совокупностью существенных признаков, позволяющих производить классификацию вещей по определенным видам, что имело первостепенное значение с точки зрения естествознания.
По мнению античного мыслителя, необходимость разграничения материи и формы вытекает также из познавательных целей. Чувственное познание дает нам звание лишь о том, что в единичных вещах является случайным, специфичным. Но человеческое познание не может этим ограничиться, оно должно проникать в то, что в субстанциях существенное, общее, видовое и чего не могут открыть наши органы чувств. В связи с этим Аристотель выделяет в единичном бытии то, что является общим, интеллигибельным, познаваемым только умом, рационально, т. е. форму. Она не оторвана от материи, существует не вне ее, как платоновские идеи — прообразы вещей, а в ней, как существенная (составная часть. В процессе познания пассивный ум (noys pathetikos) абстрагирует ее, вычленяет из единичных вещей и создает общие понятия, которые имеют свои объективные предпосылки в виде существенных признаков, содержащихся в единичных вещах, принадлежащих к определенному виду. Таким образом, можно сказать, что у Стагирита общие понятия имеют по своему содержанию объективный характер, ибо включают в себя то, что в субстанциях является общим, по форме же они субъективны,
Материя неиндивидуализированная, недифференцированная, т. е. лишенная формы, по мнению Аристотеля, существовать не может, поскольку способность существования присуща лишь вещи, состоящей из материи и формы. Благодаря форме материя дифференцируется, принимает определенный вид, становится конкретным особенным бытием, или субстанцией. Форма является источником любых изменений, которые происходят в природе и обществе.
В толковании Фомы Аквинского аристотелевский гилеморфизм подвергается полной теологизации. Правда, он повторяет вслед за Стагиритом, что реально существуют лишь единичные вещи, состоящие из материи и формы, что материя представляет principium individuationis — основу индивидуации, что материя, лишенная формы, пассивна, недифференцированна и не может без нее существовать, что форма является активным элементом, конституирующим единичное бытие, которое благодаря форме приобретает способность к изменениям; однако идентичность понятий еще не означает тождества содержания.
Аристотелевский гилеморфизм, признававший существование единичных вещей, был, как мы уже говорили, попыткой примирения греческого материализма с идеализмом. По сути дела Аристотель должен был на почве своей системы объединить материалистические и идеалистические элементы. Аквинат «очистил» аристотелизм именно от материалистических элементов, которые нельзя было примирить ни с истинами откровения, ни с церковной философией того периода, основанной на платоновских традициях. Одним из недвусмысленно материалистических утверждений мудреца из Стагиры был тезис о вечности материи, что, конечно, явно противоречило принципу «creatio ex nihilo (творение из ничего)». Бог, как простое, несоставное бытие, творит материю из ничего, и с этой поры она становится основой индивидуации. Таким образом, аристотелизм был «очищен» от того, что представляло в нем наибольшую опасность, а именно от онтологического принципа вечности материи. Материя, сотворенная богом, обладает теми же чертами, что и не-сотворенная, вечная материя Аристотеля, т. е. является пассивной, недифференцированной и не может существовать без формы, благодаря которой материя актуализируется как основа индивидуации.
Однако форма в толковании Фомы приобретает совершенно иной смысл, чем у греческого мыслителя. В понимании последнего она была совокупностью общих существенных признаков, присущих вещам определенного вида, и не существовала вне или до них. Правда, Аквинат также считал, что общее, или форма, содержится в единичных вещах, но на этом он не останавливался. Он различает в субстанциях три рода форм, или универсалий: 1) универсалия, содержащаяся в вещи в качестве ее сущности (universale in re), определяемая им также как непосредственная универсалия (universale directum); 2) универсалия, абстрагированная от субстанции, т. е. существующая в человеческом уме (post rem). В этом виде реально (formaliter) она существует только в уме, а в вещи имеет лишь свою основу. Эту универсалию Фома называет рефлексивной (reflexivum). Поэтому форма, т. е. общее, существует в вещи как сущность еще не абстрагированная, в уме же — как извлеченная активным умом (intellectus agens).
Как видно, это совершенно новый элемент в теологической метафизике, основанной на платоновских традициях. Однако наряду с этим различием выступает и сходство, точнее, объединение платонизма в августиновском варианте с аристотелизмом в толковании Фомы. Это ясно видно в выделении Аквинатом 3) третьего вида универсалии — независимой от вещи универсалии в божественном уме (universale ante rem).
Что из себя представляет эта универсалия? Платоновский прообраз чувственных вещей, существующий в потустороннем мире? Действительно, можно сказать, что это — платоновская идея, которую Августин поместил в божественном уме и в соответствии с которой бог создал материальный мир. Универсалии в уме творца (universalia ante res) — это неизменные, постоянные, вечные формы, или основы вещей, или, говоря иначе, образцовые экземпляры, являющиеся моделью, целью творения из ничего единичных вещей, принадлежащих к определенному виду. Таким путем Аквинат объединил августиновский экземпляризм — или, лучше сказать, христианизированный платонизм — с христианизированным аристотелизмом.
Произведя философскую операцию подобного рода, Фома выхолостил из аристотелевской науки о материи и форме естественное содержание, превратил ее в мертвую метафизическую спекуляцию, служащую не только объяснению разновидности явлений материального мира и подчинению его произвольным намерениям творца, но также и обоснованию иерархической структуры бытия, а следовательно, оправданию социального неравенства. Единичным вещам понятие бытия присуще потому, что их интеллигибельный элемент — форма сопричастна божественным идеям. В томистском изложении аристотелевская форма утратила уже свой естественный видовой характер и превратилась в божественный компонент мира, что, конечно, определенным образом отражается на объекте чувственного познания. И хотя Аквинат повторит вслед за Аристотелем, что этим объектом является общее в вещах, означать это будет нечто совершенно иное, чем у греческого мыслителя. Согласно Фоме, в процессе рационального познания ум извлекает из вещей не что иное, как божественную идею, определяющую их объективное существование.