Фонограф-свидетель
Шрифт:
– Ну что, птичка моя, как ты себя чувствуешь? – послышался его грубый голос.
– Странный вопрос, – ответила Наталья, – все вы были бы рады, если бы застали меня мертвой в постели!
– Ты, пожалуй, права, – согласился Рудольф, – почему же ты в таком случае не наложишь на себя руки? В этой комнате есть несколько вещей, вполне пригодных для этой цели.
– Нет, этого удовольствия я вам не доставлю, – гордо возразила Наталья, – конечно, это было бы удобнее всего для вас, так как тогда вам не пришлось бы пачкать руки в моей крови!
– Что за выражение. Мы вовсе не намерены убивать тебя.
– Лицемер! – гласил возмущенный ответ, – ведь вы убиваете, но только медленной смертью!
– В этом вини сама себя! Зачем ты не исполняешь наше требование? Этим ты не только спасла бы себе жизнь, но...
– Ты изверг! За твою подлость я была бы способна пристрелить тебя!
– Вот как, – расхохотался Рудольф, – знаешь ли, у меня возникает желание немного обрезать твои острые коготочки. Но перейдем к делу. Ты хотела бы видеть отца?
– Отца? Где он теперь? Приведите его ко мне, и я подпишу все, что вам будет угодно! Дайте мне еще один только раз увидеться с отцом!
– Что за нежности. Ты и сама понимаешь, что мы не так глупы, чтобы свести тебя с отцом. Об этом и разговаривать не стоит. Впрочем, по всей вероятности, он и знать тебя не захочет.
– Это почему? Говори яснее.
– Видишь ли ему сообщили, что ты начала вести легкомысленную жизнь.
Ник Картер расслышал глухой стон. Он представил себе, как несчастная девушка в отчаянии ломала руки.
– Вы восстановили отца против меня! – зарыдала она.
– Конечно. Это сделала Оливетта.
– Негодяи вы! Злодеи!
– Брось эти глупые возгласы, они на меня не действуют. Так вот, мы уверили твоего отца в том, что его легкомысленная дочурка сбежала вместе со своим любовником. Оливетта написала от твоего имени письмо, которое послужило лишним подтверждением нашего сообщения. После этого Оливетта якобы получила от тебя еще два письма, которые тоже передала отцу. Содержание этих писем должно было рассеять последние сомнения в твоем предосудительном поведении.
– Отец! Отец! Меня оклеветали в твоих глазах! Неужели же Бог допустить такое злодеяние!
– А как же ты иначе хотела, птичка моя? – смеялся Рудольф, – надо же было убедить дорогого папашу, что мы сказали ему правду.
– Вы все заслуживаете жесточайщей кары! – вскрикнула Наталья.
Затем сыщик расслышал шум, как будто Наталья пробежала по комнате. Раздались торопливые шаги Рудольфа, полусдавленный крик боли и шум падения человеческого тела.
– Вот так, – грозно произнес затем Рудольф, – сиди здесь и не смей вскакивать с места, иначе я тебе покажу, где раки зимуют! Не доводи меня до крайности, иначе я забуду, что ты моя сестра и убью тебя на месте!
– Вы изверги, и ты, и Макс, и Оливетта! Вы дьяволы! Вы не знаете ни жалости, ни сострадания! У вас нет никакой совести! Я не понимаю, как у меня могут быть такие братья и такая сестра!
– Тем не менее, это факт, – рассмеялся Рудольф, – остается только пожалеть, что Оливетта не мужчина. Правда, она изо всех сил старается уподобиться мужчине и достаточно энергична, чтобы вступить в состязание хотя бы с целой дюжиной мужчин.
Молчание продолжалось несколько секунд, потом Ник Картер снова услышал голос Рудольфа:
– Вчера вечером Оливетта в шутку нарядилась в костюм Макса, и когда она приклеила еще и усы, то они стали похожи друг на друга, как две капли воды. Странно что я так мало похож на них.
– Молчи, – прервала его Наталья, – ты приводишь меня в бешенство, и я способна, глядя на тебя, проклинать собственную мать!
Затем она вдруг проговорила совершенно изменившимся голосом:
– Рудольф. Прошу тебя, принеси мне стакан воды.
На этом кончался валик.
– Экая досада! – воскликнул сыщик, – как жаль, что нельзя дослушать всю их беседу до конца.
– Погодите, – возразил Файрфильд с улыбкой, – Наталья сумела поставить второй валик, на котором и запечатлелось продолжение беседы.
– Вот как? – изумился Ник Картер, засмеявшись, – теперь понимаю, почему она попросила Рудольфа принести ей воды. Ну что ж, пустите его в ход, очень интересно знать, что будет дальше.
Снова послышался голос Натальи:
– Благодарю тебя. Где ты пропадал так долго?
– Меня задержала Оливетта, она спрашивала, о чем мы с тобой беседуем, – проворчал Рудольф, – на чем, бишь, мы остановились?
– Мы говорили об отце и о матери.
– Мать умерла при твоем рождении, больше тебе о ней знать ничего не нужно. Когда она скончалась, Максу, Оливетте и мне было всего шесть лет. А теперь я спрашиваю тебя в последний раз: сделаешь ли ты то, что мы требуем?
– Нет! Раз и навсегда повторяю, нет!
– Если так, то заявляю тебе, что тебе осталось жить один только день, понимаешь ли ты, один единственный день!
– Твоя угроза меня не пугает. Я уже привыкла к мысли о смерти и больше не боюсь ее, – ответила Наталья, – мало того: мне, правда, тяжело умирать в столь юные годы, но я мирюсь с этой необходимостью, так как только таким образом я могу освободиться от вас. Я умру в сознании, что вы напрасно совершите убийство, так как мое богатство, которое ослепило вас и превратило вас в преступников, никогда не попадет в ваши руки.
– Жестоко ошибаешься! Оно до последнего цента перейдет к нам!
– Смотрите, не промахнитесь! Конечно если вы, в довершение всего, убьете отца и составите подложное завещание.
Послышался насмешливый хохот. Затем Рудольф ответил:
– Черт возьми, ты умнее, чем я думал. Стало быть, ты уже догадалась? Само собою разумеется, отец будет укокошен также, как и ты. Письмо, которое вызывает его сюда, уже находится в дороге. Он получит его либо сегодня вечером, либо завтра утром, ну, а затем – впрочем, тебе не надо знать всего. Довольно тебе и того, что я уже сказал.