Фонтанка моя автогеография
Шрифт:
Тут были артисты всех драматических театров Ленинграда, подрабатывающие на эстраде отрывками из пьесы «Кремлевские куранты» и исполнением рассказов А. П. Чехова.
И я там был, мед–пиво пил. В рот не особо много попало, а усов, по которым могло бы течь, тогда по молодости лет еще не было.
А у отца были. И усы, и бородка. В месиве Ленконцерта хлебнул он и радостей, и огорчений предостаточно. Но, не входя в подробности, чтоб не слишком задерживаться на одном месте в нашей прогулке, скажу только: Юрий Сергеевич в этой пестрой разноталантливой массе был самым культурным человеком. Его образованность, манера речи, стиль общения сильно облагораживали это учреждение. И люди (представьте!)
Умер отец внезапно, пятидесяти пяти лет от роду. Прощались с ним в Театре эстрады. Гроб стоял на сцене. Толпа в зале, и в фойе, и на улице Желябова перед входом была (без преувеличения) несметная.
Минуем еще несколько домов. С каждым из них в жизни что–то связано, но… минуем… Вот и «Ватрушка» — площадь возле Чернышева моста. Стиль ее определяет выходящая сюда форсистая балетная улица Росси. Под стать ей арка, под которую ныряет транспорт, идущий в сторону Садовой. И тут же — поскромнее, победнее — отроги множества малых арок торгового Апраксина двора. Это все справа. А слева — башенки Чернышева моста. Четыре штуки — по углам. Темные, строгие. Конечно, поскромнее коней Аничкова моста, но тоже вполне ничего.
Если перейти мост и пройти по Чернышеву переулку всего один квартал, будет место, которое все знают как Пять углов. Здесь сходятся несколько улиц. И здесь, на Разъезжей, 5, — моя школа № 299. Учился тут с седьмого по десятый класс.
Я знаю, что нынче хорошим тоном считается вспоминать школу как каторгу, рассказывать, как школа мешала жить и развиваться, подавляла естественные желания, убивала любовь к литературе, науке, образованию и к жизни. У меня было не так. Ну что тут поделаешь: у меня в моей самой обычной мужской средней школе № 299 было не так. Школа мне нравилась, и окончил я ее с золотой медалью.
Дорогие мои учителя! Слеза и поклон вашему праху! Троих самых любимых назову: Андрей Борисович (прозвище Бык) — литература, русский.
Василий Матвеевич (прозвище Фока) — математика.
Валентина Лукинична — классный руководитель и французский язык.
В Валентину Лукиничну (прозвище Путятична) мы были все влюблены. А была она старше нас лет на шесть–семь, не более. Мы были первыми ее учениками. Язык французский полюбили мы из–за нее. Через сорок лет я даже работал в парижском театре и играл на французском языке — и ничего, говорили, что произношение приемлемое. (Подчеркну: школа была самая обычная, не специальная.) И контакт с Путятичной — Валентиной Лукиничной Нефедовой — поддерживали мы долгие годы, до самой ее кончины.
А второй золотой медалист нашего выпуска — Миша Перельцвайг. Он теперь очень успешный инженер–электронщик в довольно известном городе Сан–Франциско. Говорит, как принято в этом городе, на английском языке, но кое–какие французские выражения до сих пор помнит. Ну и правильно! Первая любовь не забывается.
Каменный–деревянный Башенки Чернышева моста далеко видны. Минуешь его, обернешься — вот они, башенки, как на ладони, крепкие, черные. И цепями связанные. Каменный мост и сам гордится, что он такой вот — каменный.
А следующий мост — он совсем близко — без всяких отметин и надстроек. И деревянный. Просто дугообразный настил из досок. И невысокое ограждение. В пятидесятые по нему еще ездили машины. А потом стал он только пешеходным — доски прогнили, дыры появились. Это Лештуков мост. Может быть, самый главный в моей жизни.
По правому берегу, не доходя моста, Издательский дом. С ним немало связано. Тут редактировались и печатались главные ленинградские газеты. Было время, я дружил с ними.
В те годы меня увлекал и пугал модернизм. Я его то обожал, то ненавидел. И неожиданно открывал его… в собственных работах.
В Издательском доме не раз давал я концерты для сотрудников — средь бела дня, в обеденный перерыв, в большом неуютном конференц–зале. Народу набивалось много, и именно здесь рисковал я впервые «прокатить» мои самые непростые эксперименты в жанре монотеатра: «Веселые нищие» Р.Бёрнса, «Юлий Цезарь» Шекспира, «Кольцов с утра до вечера» М. Жванецкого (тогда еще не знаменитого). Здесь и другая была для меня пора. Вторая половина семидесятых — полный запрет упоминать мою фамилию в печати. Я еще продолжал работать — играл, ставил, давал концерты. Рецензии бывали — почти всегда ругательные, — но фамилия не упоминалась. Приказ есть приказ!
Перейдем–ка на другую сторону речки. По деревянному с дырками Лештукову мосту, далее (недалеко) по Лештукову переулку на Загородный проспект. А от него за угол — большой серый дом на Звенигородской, 10, — педагогическое училище имени Некрасова. О нем я уже говорил: сюда сбежал от «художественного слова», чтобы играть на сцене, пусть маленькой, но с настоящим занавесом.
Я должен задержаться на этой теме, потому что здесь мой грех, и никак мне его не выкинуть из души.
Руководила драматическим кружком довольно миловидная кокетливая дама неполных средних лет — Евгения Ильинична Тищенко. Рассказывали, что когда–то в училище среди трех сотен девочек было два мальчика, и она обоих в приказном порядке забрала в свой театрик. Но мальчики стеснялись, играть не хотели, а потом вообще дали деру и из театрика, и из самого училища. Без мальчиков кружок стал глохнуть. И вот со стороны появился я. Евгения Ильинична воспряла духом, открылись хоть какие–то репертуарные возможности. Восемь девок, один я — это, конечно, не труппа, но все–таки некое подобие. Не очень просто найти пьесу, где одна мужская роль, остальные женские, но все же, все же…
Начав в конце сентября, мы к празднику 7 ноября выпустили сцену из третьего акта «Ревизора» Гоголя. Действующие лица: Анна Андреевна, Марья Антоновна и Петр Иванович Добчинский. Это и был мой первый выход на сцену — в костюме, в гриме, с партнерами. В первый раз я с замиранием сердца и тайным восторгом пробовал публично быть другим человеком. Сорок девятый год… Пятьдесят лет назад… Боже мой!
Пожилой педагог училища написал мне стих после премьеры: Прекрасный Петр Иванович, Прекрасное начало.
• Лишь одного брюшка недоставало.
• Но не печальтесь, я скажу вам на ушко — Пройдут года — появится брюшко.
Он угадал, этот доброжелательный педагог! Евгения Ильинична сияла, радуясь за нас и принимая поздравления. Через много лет, когда я стал уже довольно известным артистом, в многочисленных интервью, а потом и в книге, которую я написал, я всегда называл моей первой театральной школой театр университета под руководством Е. В. Карповой. Евгения Ильинична позвонила мне как–то и горько пожаловалась: «Неужели ты забыл, что начиналось–то у тебя все на Звенигородской с моими девочками? Неужели ты не помнишь, как я работала с тобой, и вообще, с чего все пошло?» Я тогда формально извинился, сказал, что, разумеется, все помню, что зайду к ней, навещу…