Фонтаны на горизонте
Шрифт:
Но Иван Алексеевич не слышал голоса Ли Ти-сяна Со смешанным чувством любопытства и неприязни смотрел он на китобойную базу «Вега». Обычное океанское грузовое судно, водоизмещением в шесть—семь тысяч тонн, оно выделялось лишь увеличенной системой стрел и такелажа. «Могут одновременно обрабатывать много грузов» — безошибочно определил Северов. В душе шевельнулась обида. Опять иностранцы будут бить китов в наших водах, опять грабить, хозяйничать, как при Невельском, Лигове, его отце... Впрочем, не совсем так. Он не прав. Норвежцы теперь должны вести промысел, не нарушая установленных правил «Тогда
Северов перевел взгляд на китобойные суда-охотники с гарпунными пушками на полубаках. Металлические, метров в тридцать длиной, двухмачтовые китобойцы были с низкими бортами. «Быстроходны, с хорошей остойчивостью, — оценил Иван Алексеевич. — Смогут вести охоту в больших масштабах».
Катер, подходя к базе, застопорил ход. Матрос на нижней площадке поймал брошенный трос и подтянул катер к парадному трапу. Следом за начальником порта, служащими таможни и пограничниками Северов поднялся на верхнюю палубу «Веги».
Низенький, грузный Микальсен, старавшийся держаться- с достоинством и подчеркнутой независимостью, был огорчен, что, обмениваясь с русскими рукопожатиями, вынужден смотреть на них снизу вверх. От волнения у него на лбу выступил пот. Он всматривался в лица большевиков, старался по выражению глаз узнать, что им известно о подлинных целях его экспедиции, но русские оказались вежливыми, очень сдержанными на слова людьми.
Северов знакомился с Микальсеном последним. У капитан-директора, когда он услышал, что это и есть советский уполномоченный, который будет следить на флотилии за соблюдением условий концессии, чуть не вырвалось: «Вы и есть комиссар?», но он сдержался.
— Очень приятно. Прошу располагаться на моем судне!
Микальсен был ошарашен. Он ожидал увидеть перед собой нечто похожее на тех звероподобных комиссаров-большевиков, которых рисуют в газетах и журналах. А перед ним нормальный человек и, судя по всему, бывалый моряк. Лицо с чуть восточными черточками, нос с горбинкой, темные строгие глаза выдавали человека с незаурядной натурой. К тому же уполномоченный держался свободно и просто, великолепно изъяснялся на английском языке, и все, что он говорил, отличалось лаконичностью и точностью. Микальсен при первых же словах уполномоченного почувствовал его превосходство над собой.
На Северова капитан-директор произвел обратное впечатление. «Моряк, но почему-то держится натянуто и даже волнуется. Кажется, хитрая бестия, — вынес первое заключение Северов. — Впрочем, поживем, увидим...»
Все формальности, неизбежные при входе в иностранный порт, были проведены так быстро и благожелательно, с явным дружелюбием, что это поставило Микальсена в тупик. Он не знал, как это расценивать.
По традиции капитан-директор пригласил всех в кают-компанию на рюмку коньяку. Русские приняли предложение. Начальник порта, как старший, поздравил Микальсена с благополучным прибытием и пожелал флотилии удачной охоты. Норвежец недоверчиво поглядывал на гостей. Все были дружелюбны.
Может быть, господа желают осмотреть судно? — спросил Микальсен.
Вы же не уходите сегодня? — вопросом на вопрос ответил начальник порта.
Два дня даю командам на отдых, — Микальсен вертел в руках рюмку. — А затем — на охоту!
Значит, мы еще успеем познакомиться с вашим судном.
А у меня будет достаточно времени сделать это и позже, — добавил Северов.
О, конечно, господин Северов, — нагнул голову Микальсен.
Когда русские покидали «Бегу», Северов сказал капитан-директору:
Буду завтра в полдень!
Жду вас! — Микальсен следил, как русские спускались по трапу.
Первая встреча с ними прошла слишком гладко, и это тревожило норвежца. Об этом он и сказал Бромсету, когда тот поднялся на базу.
Они сидели в каюте Микальсена и обсуждали «визит большевиков». Гарпунер, выслушав капитан- директора, насмешливо улыбнулся в русую бороду.
Вы, кажется, волнуетесь? Почему? Любезность русских — хороший знак, попомните меня. Ну, а с этим комиссаром Северовым, я думаю, мы поладим... Какую вы отведете ему каюту?
Первого помощника!
Слишком близко к вашей. — Бромсет погладил усы, прищурил светло-серые, с легкой синевой глаза. — Поселите господина комиссара в каюте штурмана.
Но она не совсем удобна, и к тому же на два человека...
Вы же утверждали, что русские — люди вежливые, и поэтому наш комиссар, — тут Бромсет ядовито хмыкнул в бороду, — не будет возражать.
Хорошо, господин Бромсет, — покорно согласился Микальсен. «Тряпка, — в который уже раз подумал о нем гарпунер. — Ему бы не капитан-директором быть, а лакеем в таверне». Юрту Бромсету немногим больше тридцати лет, хотя борода и усы делают его старше. А насколько он сильнее этого Микальсена, какие дела ему поручают! И здесь, на флотилии, он полный хозяин.
Я ухожу на берег. Будьте на судне. Вечером вы мне понадобитесь.
Хорошо.
На берег Бромсет отправился в том же платье, что было на нем во время плавания. Вязаная куртка, высокие сапоги с большими отворотами, вязаная шапочка делали его незаметным в толпе китобоев, отправившихся в город повеселиться, пропить последние деньги. Скупиться не к чему — впереди ожидаются большие заработки.
Бромсет неторопливо бродил по Петропавловску. Заглянул в шумный «Вулкан», побывал еще в трех портовых кабачках, где китобои пьянствовали и угощали случайных знакомых — безработных моряков. Затем он снова поднялся в город и в сумерках подошел к большому, в половину человеческого роста, камню, на котором белела металлическая пластинка с барельефом парусного судна. Надпись о том, что это памятник в честь французского мореплавателя Лаперуза, уже нельзя было прочитать.
Бромсет медленно, как человек, выжидающий 'Время, набил трубку, раскурил ее и облокотился о памятник. Он 6ыл терпелив. Сумерки сменились ночной темнотой. Суда в гавани смотрели па берег освещенными иллюминаторами. Начинался дождь. Бромсет поднял воротник, выбил о памятник трубку. По камню скатились рубиновые, еще не сгоревшие крошки табаку.
Юрт стал негромко насвистывать. Прошло еще минут тридцать, когда из темноты выдвинулась человеческая фигура. Незнакомец сказал по-немецки:
В этом городе мало огней.