Форк 1941
Шрифт:
По оценкам, систематизированным в Генштабе РККА позже, после того как приграничные сражения практически завершились к середине июля, а линия фронта застыла в нестабильном равновесии на некоторое, очень недолгое впрочем, время – в танковых сражениях на этих трёх важнейших стратегических направлениях СССР потерял, суммарно около 5 тысяч танков безвозвратно (уничтоженными, брошенными и захваченными в разном состоянии врагом) и около 1,5 тысяч попали в ремонт. Германские безвозвратные потери составляли свыше 1,5 тыс танков (эта оценка была достаточно точна, так как документирование потерь – своих и вражеских ныне было поставлено на широкую ногу благодаря разрешению и прямым указаниям на широкое использование фототехники в РККА) и около тысячи (по примерной оценке в нашем Генштабе) могли быть у
Практически одномоментно после середины июля на фронте наступила стратегическая пауза, которую немцы, понимавшие, что потери намного выше, чем предполагалось, что темп, заложенный в план «Барбаросса» однозначно потерян и что время (лета!) уходит, попробовали разорвать неделей позже.
Высшее командование же РККА, осознавая, что данная пауза будет максимально короткой и вскоре вермахт снова, с удвоенной энергией, подгоняемый волей своего бесноватого вождя и знаниями и талантом своих генералов, получивших свой урок «как бороться с РККА», двинется вглубь СССР, рассчитывало окончательно остановить вражеский натиск на всячески укрепляемой линии старых УР.
Той самой, за которой во второй половине 30-х в Европе закрепилось название «линия Сталина».
Военное положение было введено в Москве в последний день июня, однако комендантский час существовал, как удалось установить нам, в 8-м отделе, в весьма облегчённом варианте по сравнению с «иной версией истории» – полного запрета на ночное передвижение людей и транспорта без спецпропусков поначалу вообще не было. Достаточно было иметь с собой хоть какой-то документ, подтверждающий личность. Впрочем данное послабление было убрано после первого массированного, частично удачного авианалёта на Москву, который произошёл только в августе. Немцы, как и в «той истории», в основном использовали для налётов на столицу СССР аэродромы в районе взятых штурмом Минска и Вильнюса. Вот только захват этих двух столиц союзных республик случился заметно позже «истории моего мира», во время нового германского наступления, предпринятого во второй половине июля, по завершении стратегической паузы после приграничных сражений.
Так же, как и все москвичи, исполняя распоряжение начальника московского гарнизона, самолично наляпал на окна квартиры газетные полосы по диагонали, крест-накрест, для снижения эффекта воздействия на остекление от воздушной волны.
Одно из первых, пусть и достаточно незначительное (по сравнению с тем, что происходит сейчас на фронте и на оккупированных территориях) соприкосновение с реалиями военного времени.
И также, побыл на занятии по тушению «зажигалок», проведённом с нами на работе. Ну, что-то в памяти отложилось насчёт экстренных ситуаций – песок, бочки с водой, сталкивать с крыши… вряд ли буду во всём подобном участвовать, но всё равно старательно запоминал.
Кстати, советские бомбардировки Берлина также были предприняты позже – осенью и были попыткой (весьма сомнительной, стоит признать) провести некий прообраз «точечных авиаударов» будущего. Особого военного значения в «тот раз», как я понял, они не имели, а ныне СССР в пропагандистском эффекте нуждался заметно меньше. То, что наступление Германии на восточном фронте, хоть и развивалось, но требовало от немцев больших жертв и потерь матчасти, уже к концу июля поняли последние из числа сомневавшихся (в любую сторону) во всех заинтересованных странах – участниках (уже воюющих и будущих) мировой бойни.
Среди высшего германского командования, рассматривавшего не впечатляющие итоги приграничных сражений и предпринявших новую попытку развалить фронт РККА и вырваться на оперативный простор, после штурмом Минска и Вильнюса, несмотря на их взятие, как я полагал, вовсю был осознан появившийся призрак войны на два фронта.
Официальное и широко освещавшееся в печати СССР, США и Великобритании присоединение СССР к программе ленд-лиза, произошедшее в первых числах августа 1941, только подтвердило эти выводы. Московский протокол о снабжении СССР как действующего союзника США (и, соответствующий закон в США, принятый там буквально несколько дней спустя после подписания протокола), обсуждение по которым началось после завершения приграничного сражения, фактически стали финалом плотных дипломатических контактов, начавшихся ещё до 22 июня. Воля к которым присутствовала как со стороны США и Великобритании (заинтересованных в полноценном союзничестве с СССР против стран оси) так и со стороны Сталина и Молотова, понимавших значение ленд-лиза. Тут, в 1941-м, не было диванных пропагандистских выкриков с «обеих стороны баррикад» из будущего. Альтернатива была простой – без ленд-лиза от союзников Победа будет, но крови советских людей прольётся заметно больше… да и многое из «послезнания» будет нивелировано дополнительными потерями. Сталин же, хотя и, разумеется, ни в каком месте не делился со мной своими видением «нового СССР», но явно учитывал ошибки иного хода истории, иначе бы зачем со мной так плотно общалась «двадцатка+»? Но о них речь ещё впереди…
Визит личного посланника Рузвельта Гарри Гопкинса в Москву состоялся практически в те же сроки, что и мире Рожкова, но подготовка к нему была проведена СССР намного более существенная. В том числе и до войны. Именно на ещё довоенной работе дипломатов СССР в США с некоторыми сенаторами и конгрессменами (в плане обсуждения содействия коммерческим поставкам с производств их штатов, изрядно снизивших запасы наличной валюты и золота в СССР) удалось заложить основы того, что было изрядным снижением сопротивления многих политиков идеям Рузвельта, продвигавшего распространение ленд-лиза на СССР. Что и позволило ускорить подписание соответствующих документов и их одобрение в конгрессе США.
Данный аспект союзничества с условным западным миром (фактически – англосаксонским) был осознан и стоял перед глазами Сталина с тех обсуждений, которые они вели тет-а-тет с Берией и Молотовым с зимы 1940/41, к началу которой «первая горячка» от появления попаданца из будущего утихла, уже были приняты новые стратегические решения и началось их выполнение в масштабах РККА и всей страны.
Хотя реальные поставки начались, фактически, в те же сроки. А первый конвой во время войны – обозначенный по какому-то извиву судьбы PQ-1 (а не «Дервиш») – вышел из порта Ливерпуля в августе 1941, хотя и имел несколько другой груз – не только запас каучука, но также партию металлорежущих станков. Обратно в сентябре поменявший порядок букв QP-1, он вёз груз леса и железной руды. И то, что как и в «той истории», за груз из Великобритании на первом арктическом конвое пришлось платить золотом, вызвал у Сталина, после получения о его прибытии в Архангельск, язвительный комментарий, которых был предназначен только для ушей Молотова.
– Деньги, всегда вперёд деньги, прав потомок, что этот мир также будет устроен и в будущем…
То, что СССР не получал по ленд-лизу, частично удалось получить за плату.
Фактически, реальные сдвиги по времени в пользу СССР именно в 1941 с критически важными поставками страна победившего социализма обеспечивала сама – путём поставок из США ещё до войны за валюту и золото.
Моё настроение, заметно улучшалось с каждым днём и с каждой неделей «войны в этот раз», особенно когда Света стала получать, обусловленные потребностями Шапошникова в «прогнозере» и интересами «сравнения» сводки из Генштаба.
Со стороны теоретически беспристрастного наблюдателя такое внутреннее мировосприятие могло выглядеть странно, если не сказать цинично – каждый день РККА теряла три-четыре, иногда даже десяток тысяч бойцов «на фронте отечественной войны с германским фашизмом» ((C) советская пресса). Но всё познаётся в сравнении, а от личного лицезрения ужасов войны я был избавлен и ограждён, хотя беженцы из западных районов СССР, оседавшие у родственников в столице или следовавшие транзитом через центральный в стране московский железнодорожный узел, были отмечены мной в то немногое время, которое я проводил на улицах столицы.