Форк 1941
Шрифт:
Ну да ладно. Это моё нытьё «тет-а-тет» с собой любимым. Всё равно почти все подобные рассуждения остаются в моей голове…
Меня, к слову говоря, пара местных остряков из допущенных, в шутку успели с утра поздравить с «годовщиной попадания».
Троллинг сороковых…
А главным в сегодняшний – 17 августа 1941-го – день, было то, что после обеда я официально участвовал в первом заседании только что образованной комиссии по развитию электровычислительной техники АН СССР, в составе которой ныне числюсь. И которую, в виду её сверхсекретности, провели в нашем отдельском архиве, за столом около десктопа:-)
Символично, что сие случилось
Тут всё свои. С которыми можно говорить открыто. Председатель комиссии – Иоффе – официально и заслуженно главный «по полупроводникам и ИТ» в СССР. И прочие члены комиссии:
Лосев, который за год вознёсся с положения полупризнанного талантливого самоучки в того, с кем связываются надежды на «рывок с транзисторами в СССР», и прочие, уже без всяких кавычек, хорошие товарищи – Брук, Лебедев, Шура-Бура, Ляпунов и сам я – прокачанная морда из 2018-го:-)
«Смесь академического опыта и напора молодости». Если уж говорить бойким и оптимистичным тоном статей того журнала, к которому я скоро буду иметь вполне официальное отношение как ответственный за рубрику «про будущее», хехе.
Протокол заседания ведёт Лежнёва на печатающей машинке. Который после будет разделён на две части – секретную «навсегда» (или около того?) и секретную «пока».
Абрам Фёдорович произносит короткую вводную речь, смысл которой сводится к следующему – «Что дальше? И КАК именно?» и предлагает всем, не втягиваясь сразу в хаотичную и живущую своей жизнью дискуссию, сперва выслушать доклады присутствующих, которые он заранее попросил нас всех подготовить. В соответствии со своими профилями, опытом и знаниями. И по его заданию.
Чувствуется опыт организационной работы:-)
Первым выступает Лосев. И мы, наконец, узнаём подробности того, что происходит на небольшом опытно-промышленном производстве в Казани, находящемся «внутри» ведомства товарища Берии.
Выпуск радиостанций на транзисторной базе пока не то, чтобы штучный, но не превышает 30–40 единиц в месяц. Серийный выпуск же близкого по «нише применения» компактного и весьма удачного «Севера» на классической элементной базе в Ленинграде, на заводе имени Козицкого, идёт сотнями штук ежемесячно (сразу уходящими на фронт), позволяя сосредоточиваться Лосеву в Казани на первоначальном освоении новой технологии и подготовке к будущему. Данные по успеху «Севера» в «моей истории», выуженные из ВИ литературы, позволили заняться проблемой ранее и он прошёл войсковые испытания уже к началу войны, да и импортный компонент в его изначальной конструкции (1 радиолампа из трёх) удалось заменить в достаточно спокойной обстановке до начала боевых действий.
Достаточно удачный ход боевых действий в Прибалтике – немцы смогли овладеть столицей Советской Латвии – Ригой только после закончившегося несколько дней назад двухнедельного сражения. В «тот раз», в августе они уже были на дальних подступах к Таллину… поэтому, несмотря на принятые заранее меры к эвакуации, многие предприятия в Ленинграде, как и вышеупомянутый радиоаппаратный завод, так и работают в три смены. Пока в эвакуации нет нужды. «Успехи» финнов в продвижении с севера также менее значительны «того раза». А большие потери немцев в авиации не позволяют им наносить мощные авиаудары по «колыбели революции» – второму по значимости промышленному и политическому центру СССР.
По оценке Олега Владимировича – он бросает взгляд на академика, а тот кивает головой в подтверждение – к новому, 1942 году промпроизводство НКВД в Казани предоставит нам первые партии новой элементной базы для использования их в М-3, образ которой уже более менее сформировался в головах Брука и Лебедева.
Почему М-3? Потому что М-1 из первой и М-2 из второй серийных партий, которая будет представлять собой ту же М-1, только с увеличенным объёмом памяти и дополнительным магнитным барабаном, уже начаты сборкой на МЗЭТ. Первую серийную машину (и вторую ДЭВМ вообще, с учётом прототипа) коллектив начавшего работу завода МЗЭТ должен сдать на этап контрольного тестирования через пару недель, 1-го сентября. После переоценки возможностей нового производства в Молотове, объём первой партии ДЭВМ, которая должна быть вся сдана будущим эксплуатантам к 1 декабря, намечен в 20 штук. После чего, без перерыва в производстве, начнётся выпуск М-2 с увеличенным ОЗУ и двумя магнитными барабанами в «базовой комплектации». Вторая серийная партия предварительно намечена в объёме в 80шт.
Эта сотня дискретных электровычислителей к маю 1942 закроет сейчас самые неотложные потребности главных КБ и важнейших научных учреждений СССР в средстве, радикально ускоряющем многие математические расчёты, требующие большой (по данной эпохе) вычислительной мощи.
И снимет уже у кое-кого привязку к отсылке заданий (хотя и не зная об том, на чём их выполняют!) на технику из 2018-го. Большинство из них совсем не требуют вычислительной мощи моих компов. А люди, работающие «на местах» с М-1 и М-2, будут набирать первый драгоценный опыт. Работы в ИТ. Как с «железом», так и с программированием.
Так что даешь 100 штук ДЭВМ к маю 1942! Соцобязательства, все дела… всё – для фронта, всё – для Победы!
Привычный по «прошлому миру» глум вышел отчего то натужным и каким-то мерзопакостным. Наверное потому, что война настоящая… хорошо, что ещё соком мозга ни с кем не делился…
Сейчас, в августе, в СССР, помимо двух моих ПК, в Свердловске, в недавно образованном ВЦ АН СССР уже работает собранный в лаборатории Брука прототип М-1. Ставит задачи и распределяет машинное время там перебравшийся после начала войны за Урал Президиум АН.
Судьбу же последней из пяти сверхплановых машин почти полностью распределённой первой серийной партии определил настоянный на «ностальгических воспоминаниях о будущем» случайный разговор незадолго до первого заседания комиссии.
И то, что собеседниками в нём оказались двое академиков – Иоффе и один из «20+» – руководитель «Стекловки» академик-математик Виноградов. Как мне сообщил Иван Матвеевич, вскоре после революции он работал пару лет в Пермском универе, на физико-математическом факультете. Он, вскоре после нашего знакомства на той самой столь запоминающейся встрече в избранными представителями АН СССР, узнав, откуда именно я родом, весьма дотошно выспрашивал о будущем Перми – том, которое было известно мне.
Слова моего папы, отучившегося на физфаке пединститута (переименованного в педунивер в середине 90х) и ушедшего сразу (ради интереса к программированию, компам и к хорошей для провинции зарплате) в банковские ИТ, отложились в памяти и я смог многое дополнить про Пермь эпохи СССР и первых лет после 1991, в довесок к своим личным знаниями и впечатлениям из 21 века.
Переданные рассказы отца, увильнувшего от педагогической карьеры и вдвоём с напарником «поднимавшего» банковские ИТ в Сбербанке в пределах одного района Пермской области, оказались крайне интересны моим собеседникам. «Кусочек физики в Перми, кусочек ИТ в районе, кусочек жизни после СССР…» Очень и очень многое, лёгшее мне в долговременную память, вылезало на ассоциациях после свершившегося факта попаданства. Особенно при общении с теми, кто знал родной регион в иной эпохе.