Формула неверности
Шрифт:
В десятом классе Машу вызвали в школу. Не только одну Машу, а родителей всех тридцати учеников класса «Б», в котором училась Таня. Тридцать десятиклассников, все как один, в знак протеста прогуляли урок химии. Их классная руководительница, учительница географии, даже не знала, что родители Татьяны Вревской погибли, и когда в школу пришла Маша, то Мария Федотьевна, класс-ручка, сухо сказала:
— Я просила прийти родителей.
— А я и есть родитель, — в тон ей ответила Маша. — Говорите, я вас слушаю.
— Я не собираюсь
— Что ж, это ваше право, — проговорила Маша, — только в дальнейшем прошу так не делать. Я вынуждена была отпроситься с занятий, а у меня сегодня в институте коллоквиум по биохимии.
— В каком институте, — скорее от растерянности спросила класс-ручка.
— В медицинском. Таня — сирота, родителей у нее нет, так что за воспитание девочки отвечаю я, ее старшая сестра. Странно, что вы — классный руководитель — об этом не знаете. Вы хотели пожаловаться на недостойное поведение Татьяны, не так ли? Как и остальных ее одноклассников. Я сказала Тане, что так поступать нехорошо. Если они не согласны с методами работы учительницы химии, надо было сказать об этом вам, не так ли?
— Так, — подтвердила Мария Федотьевна.
Умом она понимала, что эта девчонка, соплячка, разговаривает с ней недопустимым тоном, но ничего поделать не могла. Она знала и то, что ничего бы не сделала, если бы ее ученики с этим к ней обратились. Революционеры! Сопляки, нос у них не дорос!
Химичка поедом ела Юру Королева, который посмел сделать ей замечание, когда она весь класс обозвала дебилами…
— Что она тебе сказала? А ты что? — вечером жадно расспрашивала сестру Таня.
Маша спокойно все рассказывала, вызывая восхищение своей младшенькой.
— Машка, ты ее загипнотизировала! — радовалась она. — Я всегда говорила, что в тебе есть что-то ведьмаческое…
— Значит, ты мне отказываешь? — услышала Таня голос Валентина.
— Отказываю. Не обижайся на меня, Валюша, ты хороший человек, но мы с тобой слишком разные…
— Машенька! Никак ты меня жалеешь?
Теперь в голосе Валентина прорезались совсем другие нотки.
— Мне тридцать девять лет, а я со дня на день полковника получу. Отец устраивает мне перевод в Питер. Оттуда в Москву, в Генштаб, рукой подать. В сорок с небольшим я буду генералом…
— Вот видишь, значит, у тебя жизнь удачно складывается. А то у меня уже комплекс вины стал развиваться, — спокойно заметила Маша.
А Татьяна на своей веранде едва сдерживалась, чтобы подать голос. Сказать этому надутому подполковнику, что он слишком много на себя берет! Генералом он будет, нашел чем Машу заманивать! Она, если бы захотела, женой министра стала!.. А если и не женой самого министра, то его прекрасного сыночка, который учился в ординатуре в их городе, временно высланный отцом из Москвы за какую-то провинность… Он тоже, кстати, предлагал Маше руку и сердце…
— Двадцатилетние девчонки готовы умереть от счастья, когда я обращаю на них внимание.
— Вот именно. Не пойму только, что ты потерял в этом доме?
Голос Маши посуровел, и Таня поняла, почему с самого начала она не воспринимала Валентина как возможного спутника жизни. Двадцатилетние девчонки, видите ли! Права Маша: ну и иди к ним, раз ты такой бесподобный!
Она так расчувствовалась, что когда Валентин спустился по лестнице и, уходя, хлопнул калиткой, Таня едва не кинулась тотчас на половину сестры, чтобы попросить у Маши прощения.
На самом деле сестра не сделала ей больно. Таня всего лишь подумала, что могла бы сделать, именно это ее задело. Хотя… нет, на Мишку она никогда бы не покусилась, даже если бы он сам этого захотел.
Словом, ее бросало туда-сюда, как шлюпку по волнам. Таня опять себя накрутила, и вскоре идти на половину сестры ей расхотелось.
Правда, пущенная вперед, словно мяч, мысль продолжала бежать вперед: а если сделать вид, что ничего не произошло? Просто похоронить эту тему раз и навсегда, как тот случай на дне рождения. И Леньке ничего не говорить? Или, наоборот, скандал устроить? Господи, как трудно!
Получается, что, пока Таня сидела в своей скорлупе, ничего не хотела видеть и слышать, жизнь шла своим чередом — она об этом просто не задумывалась. Но стоило лишь высунуть наружу голову, как эта самая жизнь ее как следует и стукнула. Словно все время караулила рядом. Как кошка у мышиной норы. Кстати, образ мыши у нее прямо-таки приоритетный. Все время себя с ней сравнивает.
Таня присела на плетеный стул — они с Ленькой в свой самый первый год купили такой набор — стол и четыре стула — нарочно для веранды, или лоджии, как он говорил, но плетенка им так и не понадобилась.
А почему ей не пришла в голову мысль, просто быть к своим близким добрее? Почему раньше все вопросы она могла обсуждать с сестрой, независимо от того, кого они касались, а теперь не нашла ничего лучшего, как устроить скандал и хлопнуть дверью? Вернее, хлопнуть рюмку. Правильнее всего, пойти к Маше и спокойно с ней обо всем поговорить.
Таня уже потянулась к веревке, чтобы повесить последние две наволочки, как услышала там же, на Машиной половине, до боли знакомый голос:
— Эй, хозяйка, есть в доме кто-нибудь?
Глава восемнадцатая
Михаил. Этот что здесь делает? Неужели и с ним у Маши что-то было? Таня на мгновение будто превратилась в соляной столп. А что, если тогда с ним было ЭТО именно с Машей? Та измена, из-за которой у них распалась семья. И вовсе не с тренером по имени Наташа.
— Я здесь, — откликнулась снизу Маша. — Подожди, сейчас поднимусь.
Некоторое время с веранды не доносилось никаких звуков, кроме стука отодвигаемого стула. Видимо, Мишка присел у стола.