Формула невозможного
Шрифт:
— Будь спокоен. — Женькин голос дрожал от азарта. — Давай, тащи.
Валерий привез нефть с заводского резервуара, потом из ПТК. Испытания прошли спокойно, установка и не думала «грохать». Женька довольно хмыкал, он предсказывал эта заранее.
— Гони из резервуарных парков, — сказал он весело. — Много их?
— Нужных шесть.
— Ясно. Нам вдвое легче, чем Остапу Бендеру. Стульев, как известно, было двенадцать.
И первая, и вторая, и третья пробы ничего не дали.
— Это всегда так, — ворчал
— М — да, — сказал он мрачно, когда и шестая проба окончилась неудачей. М-да, придется перекинуться на промысла.
Валерий вставал в пять, торопился на электричку. Ехать позднее не имело смысла, промысловое начальство исчезало на «объект». Найти его там было невозможно. Конечно, «лес вышек» — метафора. Леса нет, каждая вышка сама по себе. Но промысел занимал огромную площадь, и начальство имело привычку непрерывно двигаться: пешком, на попутных машинах, на тракторах, на трубовозках, даже на агрегатах для гидроразрыва.
Он много читал. Дома — толстые книги по эксплуатации нефтяных месторождений, в электричке — брошюры о промысловом хозяйстве, о работе лабораторий, о мероприятиях: геологических, технических, геолого-технических…
Но в книгах, наверное, чего — то не было. И по документам, и на глаз (он пробовал их осматривать) скважины как будто ничем не отличались. Металлическая вышка. Неуклюжая махина, равнодушно отвешивающая поклоны станок-качалка. Трубы и задвижки. Попробуй угадай, которая из этих сотен близнецов имела отношение к взрыву.
Скважины в его списке росли, как грибы. Выбирая, он мучительно боролся с ощущением, что именно эта, пропущенная, вызвала взрыв. Вписывал. С остервенением вычеркивал. Снова вписывал. В конце недели Женькин начальник сказал ядовито:
— Вы думаете, молодой человек, мы тут блины печем? Анализ требует времени. А у нас свой план. Если вы собираетесь испытывать нефть со всех скважин объединения, попросите организовать специальный институт. Через каких-нибудь десять лет…
— Все понимаю, — выслушав его, заметил прокурор. — Но нужно торопиться. Вы же знаете, сроки…
— Придется брать разрешение Генерального прокурора Союза?
— Уже запросили. Думаю, еще на месяц продлят, хотя и не очень охотно, их тоже бьют. А дальше… дальше и над Генеральным есть прокурор — закон.
Эту ночь он почти не спал. Собственная судьба его не обеспокоила. Человек он в прокуратуре случайный. Годом раньше, годом позже — все равно уйдет. Но подводить он никого не собирался. Для Генерального он, понятно, не фигура, отвечать будет прокурор. Просил продлить, объясняй. Прокуратура республики, союзная…
С начальником из объединения тоже не ладно. Все будет вежливо: «Не огорчайтесь, Гасан Махмудович, случается…» А подтекст: «Несолидно, товарищ прокурор, увлеклись фантазиями. С мальчишки какой спрос… Но вы?..»
И эта Таирова… Нервничает. И в глубине души надеется. Не вызывают — может быть, все кончено. Ничего не кончено, товарищ Таирова. Ничего. Наверно, вам просто не повезло со следователем. Для него нефтяные дела все еще темный лес — не лес вышек. Настоящий, густой. Вроде Беловежской пущи.
Он проснулся с больной головой и с твердым намерением кончать. Как и что кончать, он еще не решил. Но этот день, З1 августа, должен стать переломным.
Он принял сразу две таблетки пирамеина, взял бумагу и быстро записал:
1. Обдумать дело.
2. Вторично допросить обвиняемую.
З. Принять окончательное решение («окончательное» он подчеркнул) и доложить прокурору.
4. Отдыхать.
Думать было трудно, в ушах шумело. И настроение было решительное: кончать сейчас же, немедленно. Он переставил второй пункт на место первого и поехал на завод.
В диспетчерской ему сказали, что Таирова больна, грипп. Он взял ее адрес в отделе кадров — на всякий случаи — ехать к ней, конечно, не собирался. Вышел за ворота и вдруг понял, что план развалился, что делать ему, в сущности, нечего, а впереди долгий и мучительный день.
Надо кончать. Если бы не эта болезнь, допросил бы сейчас Таирову. Ему уже казалось, что от допроса зависит все. Память услужливо подсказала, что именно он должен выяснить. Без этих сведений идти дальше немыслимо.
«Ну, что же, — сказал он себе. — В конце концов следователь имеет право…» Но дело было не в правах. Ему просто необходимо было действовать. Он, как сжатая пружина, не мог не распрямиться.
Она жила в Крепости — в самом древнем районе города. Валерий долго плутал по узким, мощенным плитами переулкам, где дома по обе стороны улицы почти касались балконами, где мальчишки катались на самокатах у построек XIV, XV, XVI веков с табличками: «Памятник архитектуры. Охраняется законом».
Наконец, нашел. Маленький двухэтажный дом — не новый, но и не старинный. Вход был самый обычный: парадное, лестница, на двери номер квартиры и даже звонок.
Валерий позвонил. Открыла женщина, уже пожилая. Поздоровалась и, ничего не спрашивая, пригласила войти. Он оказался в небольшой, очень чистой кухне, разделенной занавеской.
— Зайдите, пожалуйста, — хозяйка открыла дверь в комнату. Она с трудом говорила по-русски, но это нисколько не мешало Валерию чувствовать, что гостей здесь любят и уважают. Если бы он был просто гостем…
— Мне надо видеть Таирову… Назиму Таирову.
— Извините, она немножко кашляет, — сказала хозяйка. Она чувствовала себя виноватой.
— Я из прокуратуры. По делу.
— Да — да…
Ни испуга, ни настороженности, ни суетливой любезности. Лицо такое же спокойное и ласковое. Не поняла?..