Формула преступления
Шрифт:
— Я рада, что наши комнаты рядом.
Этому Ванзаров совсем не обрадовался. Но огорчать даму за ланчем — дурной тон. Еще, чего доброго, подавится.
Воцарившийся покой был нарушен хлопком двери. Няня еле удерживала Альбертика за курточку, мальчишка вырывался изо всех сил. Спокойная Лидочка была рядом, но обгонять брата не спешила.
— Папа! Мне к тебе надо! — закричал Альбертик, тяжело дыша.
Сундуков махнул, дескать, пусть, все равно не отвяжется. Лица родственников приобрели слащаво-умилительный вид. Альбертик кинулся прямо к отцу. Зацепившись за
— Можно, милый, — сказал отец, потрепав чадо по кудряшкам. — Беги, играй. Видишь, мы заняты. После покажешь…
К столу подступила Лидочка, как всегда очень серьезная.
— Папенька, можно я… — начала она, но папенька не стал слушать, а отправил дочурку восвояси.
Няня, взволнованная оплошностью, забрала детей.
Родственники наперебой стали обсуждать, какой милый и смышленый мальчик растет, но под тяжелым взглядом Сундукова восторги улетучились, как воздух из шарика. Обед завершился в тишине. Филипп Филиппыч встал первым, объявив, что до ужина всяк может распоряжаться собой, как ему вздумается. Ужин в восемь, не опаздывать.
Барышня Кунц бросала на Родиона такие многозначительные взгляды, что он поспешил отговориться срочным делом. Быстро поднялся наверх и заперся в своей комнате. Следовало осмыслить и рассортировать наблюдения, но обед был столь обильным, что потребовалось скинуть пиджак, ослабить галстук и прилечь. Ну а что вы хотите?
Матрас был так мягок, а из окна веяло таким приятным ветерком, что Родион погрузился в уютные размышления. И не заметил, как мысли стали путаться с выводами, заплетаясь и клубясь, пока не утянули юный наевшийся организм в сладкий послеобеденный сон. Словно сквозь пелену, он слышал чьи-то шаги. Шаркающие, как у пожилого человека, торопливые, как у молодого, еще, кажется, шуршали юбки. Еще он слышал, как осторожно дернулась дверная ручка и кто-то поскребся в дверь. Но дверь осталась запертой, а в комнате было так тихо, словно ее хозяин исчез. Вскоре суета, которая так раздражает в дремоте, стихла. Раздался топот, словно кто-то пробежал по коридору. А дальше — звуки, которые не могли быть ничем иным…
Родион очнулся от резких криков. Нет, не криков, а истеричного, надрывного плача, от которого леденеет в душе отчаянных храбрецов. Так стенают от невыносимого, мучительного горя, с которым не справиться. И рыдал не Сундуков.
Настольные часы показали начало шестого — полная катастрофа! Логик и аналитик наглым образом проспал три часа. Рыдания не смолкали, и Родиона буквально снесло с кровати. Накинув пиджак и забыв про галстук, он выскочил за дверь.
В доме творилось что-то странное. Слуги столпились около двери в дальнем конце коридора. Ощущалось беспокойство, люди не разговаривали, только старались заглянуть в комнату. Ванзаров довольно резко потребовал разойтись. Слуги отступили перед хамоватым гостем.
В детской свирепствовал чудовищный беспорядок, словно ураган прошел. Валялись скрученные простыни, мокрые полотенца, тазы с чем-то густо-желтым, стулья, кастрюли и какие-то склянки. По паркету разлилась коричневатая жидкость. И хоть окна были распахнуты настежь, душил смрад. На полу сидела няня, безвольно раскинув руки и уставившись на стену остекленевшим взглядом. На кушетке полулежала госпожа Сундукова. Лицо ее опухло, волосы растрепаны. Платье мокрое и в комках слизи. Она стонала однообразно надорвавшимся свистом. Рванувшись вперед, закричала:
— Чего вам тут?! Вон!.. Вон!.. Не надо здесь…
Родион посторонился. Женщину шатало. Ее подхватили и увели.
Отсюда виднелся уголок комнаты, отделенный нишей. На детской кроватке лежало что-то, завернутое в тряпицу. Белые простыни разукрасили багровые пятна. Странная избирательность зрения только теперь открыла среди вороха вещей аквариум с черепахой, разноцветные кубики, паровозик с вагончиками, разбросанные книжки и кучи детских игрушек.
— Уходите, барин. Не видите, что творится…
В тишине голос Федоры еле различался. Ванзаровым овладело странное спокойствие, которое в трудную минуту отметает все лишнее. Чтобы силы отдать вниманию и логике.
— Сыскная полиция, — резко заявил он и заставил себя зайти в нишу.
Мальчика спасали домашними средствами, какие знали. Заворачивали в уксус, притирали, заставляли пить, но все было напрасно. Головка ребенка неестественно запрокинулась, рот чуть приоткрылся. Очевидно, перед смертью мальчика мучила кровавая рвота. Выдержать это зрелище было невозможно.
Родион отвернулся и приказал себе собраться. Осматривать труп самому совершенно бесполезно, тут нужен врач. Причина смерти не так важна. Сейчас главное — не упустить улики, которые могли остаться в этом кавардаке. Он обошел комнату, стараясь запомнить любую мелочь, каждую деталь.
За дверью раздался шорох. Расталкивая слуг, в детскую влетел запыхавшийся господин с докторским чемоданчиком. Он так спешил, что потерял где-то шляпу.
И тут же кинулся в нишу. Нагнулся над телом, пощупал пульс, посмотрел зрачки и отошел молча. Досаду и горечь надо было на ком-то сорвать.
— Вы кто такой? — строжайше спросили Ванзарова. — Посторонним здесь делать нечего. Убирайтесь живо…
Пришлось объяснить, что гость уже не посторонний. Доктор выразил удивление такой расторопностью полиции, брезгливо пожав плечами. Но теперь спросили с него.
— Тасич Сергей Иванович, — представился доктор. — Домашний врач этого семейства.
— Почему опоздали?
— Опоздал? Да я за десять минут добрался, чуть лошадь не запорол. Сколько предупреждал: чуть что — сразу посылать за мной. Понадеялись, что сами справятся. Вот результат.
— Такое уже случалось с… Альбертом?
Тасич презрительно скривил губы:
— Такого, господин полицейский, случаться не могло. У младшего Сундукова было… слабое сердце, диагноз вам все равно ничего не скажет. Но сердце здесь ни при чем.
— Поясните. Я плохо знаком с медициной.
— Разве сами не видите? Или вас этому не обучали?
— При осмотре трупов обязан полагаться на мнение эксперта. К сожалению, здесь его нет. Сейчас пошлю в участок, — ответил Родион с невозмутимым видом.