Формула счастья

Выйдя из воды, Ярослав пробежался по берегу, потом улегся на тёплых пластмассовых мостках. Пологие, плоские волны, взблёскивая солнцем, безостановочно катились из яркой, словно намалёванной сини озера. Собственно, это было не озеро, а пруд с давним, почти забытым названием Партизанский. Но все его звали просто Озером. Вдали бугрились чуть подёрнутые маревом

Ветерок и солнце быстро сушили тело. Ярослав закрыл глаза. Волны плескались о берег мерно, и от этого шум сосен казался ритмически организованным. Ярославу почудилось даже, что он улавливает какую-то, пока неясную мелодию. В неё вплетался лёгкий сипловатый шумок пассажирских электролётов. Их стоянка была недалеко.

По мосткам мягко прошлёпали босые ноги и остановились. «Рано», — догадался Ярослав. Он представил, как она, чуть склонив голову, смотрит на него. Ему хотелось, чтобы взгляд был нежным.

— Дремлешь? — спросила Рано и села рядом.

— Слушаю мир, — сказал Ярослав, не открывая глаз.

— И что ты услышал?

— Многое. Плеск волн и шум деревьев. Стрёкот пассажирских козявок и грохот ракет, которые уходят в космос. И бесшумный лёт Земли и шорохи Юпитера. И то, как ты натягиваешь белую купальную шапочку.

— Как ты узнал, что белую?

— Она тебе идёт больше других. Золотистое тело, чёрные волосы и белая шапочка.

— Яр, тебе полезно валяться на солнце: оно будит в тебе поэта.

— Хо! — Ярослав стремительно сел. — Зачем его будить? Поэт всегда бодрствует во мне.

Светлые, коротко подстриженные волосы парня ещё не успели просохнуть и смешно торчали. Рано посмотрела на его стройное мускулистое тело и решила, что с завтрашнего дня («Почему с завтрашнего, а не сегодня?») заставит Андрея по два часа в день плавать. И в ту же секунду Ярослав спросил об Андрее:

— Где твой братец?

— С утра дежурил в школьной фонотеке.

— Это уже было три дня назад.

— Андрею нравится. Он хочет придумать какую-то новую систему программирования для киберучетчиков.

— Значит, придумает. — Ярослав сделал стойку на руках, потом опять сел. — Мой дед говорит, что характер мужчины определяется в шестнадцать лет. А у Андрея он определился в десять. Уже тогда — помнишь? — Андрей доказал, что он выполняет всё им задуманное.

— А у тебя характер определился? — улыбнулась Рано.

— Нет, ведь я нормальный человек. Подожду, когда исполнится шестнадцать. Ждать совсем недолго.

Рано опять улыбнулась чему-то своему, затаённо, и задумалась… Солнце медленно катилось меж высоких и лёгких перистых облаков. В парке было малолюдно. Кое-кто плавал в озере, другие отдыхали на мостках; на теннисных кортах глухо ударялись мячи.

— Ты будешь купаться? — спросил Ярослав.

— У тебя радик с собой? — вместо ответа поинтересовалась Рано.

— Со мной. Ты хочешь вызвать Андрея?

— Да. Он просил позвать его, если я встречу тебя. Что-то опять придумал…

Ярослав протянул ей карманный радиовидеотелефон. Пальцы Рано быстрыми лёгкими движениями прошлись по кнопочному циферблату настройки и вызова. Одна из плоскостей аппарата вспыхнула мягким фосфоресцирующим светом. Вскоре в ней появилось чуть одутловатое лицо Андрея. Угольно-чёрные волосы смешно топорщились, — видно, по обыкновению, он ерошил их. Андрей был недоволен: оторвали от дела.

Рано усмехнулась, но совсем не добродушно:

— Я не теряю надежды, Анд, что когда-нибудь ты приучишь себя начинать разговор с более приятным выражением лица.

— Это так важно?

— Разве ты живёшь вне общества? — Рано начинала сердиться.

— А я надеюсь, что когда-нибудь ты приучишь себя разговаривать со мной без нотаций.

— Не раньше, чем ты научишься вести себя.

— Это все, что ты хотела мне сообщить?

— Мы ждем тебя в парке, у главного эскалатора.

— «Мы» — это, надеюсь, с Яром?

— Конечно.

Лицо Андрея просветлело:

— Прости, я был неправ. Сейчас буду…

Рано возвратила радик Ярославу. И рассмеялась;

— Нет, характер Анда вовсе не определился. Во всяком случае, я его таким не приемлю. Потому что упорство — это ещё не характер. Анд не умеет уважать людей. Извиняться — не значит быть воспитанным. Быть воспитанным — значит не допускать того, за что необходимо извиняться.

— Ох и строгая сестра! — покрутил головой Ярослав.

— Справедливая, — поправила Рано.

Она была моложе их на год, и всё же они не могли не слушаться её. Может быть, потому, что она была почти безупречна и, значит, имела право на власть.

Их семьи издавна жили в одном микрорайоне, и ребята воспитывались в одном интернате. Рано для Ярослава была как сестра, Ярослав для неё — как брат. Она, пожалуй, любила его ещё больше, чем родного брата Андрея. Но, конечно, не показывала вида. Старалась не показывать. Ведь нехорошо, если мать отдает предпочтение одному из сыновей, а сестра — одному из братьев. Это древняя мудрость. В Рано она была.

В ней вообще было что-то древнее. Наверное, в глазах. Они были диковатые. О нет, не безумные и не бездумные, наоборот, в них светилась мысль, в её больших и темных, карих глазах. Но очень уж яркий, даже яростный огонь порой вспыхивал в них, хотя тут же, сдерживая себя, Рано тушила его. В том огне, думалось Ярославу, горят отблески великих страстей и бед, пережитых её далекими предками, и в кровавых битвах двадцатого века, и ещё раньше, в пламени народных восстаний, и ещё — в угрюмых походах и сечах полудиких азиатских орд.

А может, это только казалось Ярославу? Он любил думать о прошлом человечества. Его не переставала удивлять поразительная история людей — этих существ, которые в общем-то ещё совсем недавно ютились в пещерах и землянках, дубинками и камнями отбивались от четвероногого зверя, потом нелепо враждовали друг с другом и в то же время стремились к идеальному устройству общества.

Ярослав уже опубликовал две свои первые заметки в юношеском журнале археологов и не то шутя, не то серьёзно говорил, что когда-нибудь напишет труд, в котором обобщит закономерности общественного развития разумных существ Вселенной.