Формула жизни. Сборник рассказов
Шрифт:
Оказалось, что деревянный помост опоясывал контору с правой стороны, а на другой стороне переходил в короткую платформу, примерно на длину одного вагона. Ещё не закончили грузиться, как тот же "уазик" привез москвичей. Их было двое. Главный конструктор, Валентин Иванович Сомов, и его инженер, Борис. Поклажи у них было немного - небольшая сумка в руках Валентина Ивановича, рюкзак за спиной Бориса, да ещё коричневый, казенного вида фанерный сундук, наподобие того, что используют рыбаки для зимней рыбалки, только заметно побольше. К сундуку были приделаны две ручки, и толстый брезентовый ремень. Встретились как старые знакомые. Кроме Виктора Петровича, который раньше не встречался с Борисом, все знали друг друга по прежним встречам. Николай держался несколько в стороне, с интересом поглядывая на москвичей. Новоприбывшие пошли в контору, поприветствовать Любу и, так сказать,
Расположение двойных дверей вагона было как у грузовых, посередине. Внутри под потолком тускло светили штук пять лампочек. В вагоне было нехолодно - под скамьями работало несколько электрических отопителей. В одной половине вдоль стены были поставлены деревянные скамьи, в виде нескольких купе, как в пригородных поездах. По виду, скамьи и были сняты с пригородного поезда, может даже вместе с отопителями. Такие же скамьи были приставлены спинками к противоположной стенке вагона. В итоге получилась примерно конфигурация плацкартного вагона, только проход был более широкий. Другая половина вагона была свободна и, судя по всему, использовалась как грузовая площадка. Разместив контейнеры, устроились для поездки в купе с окном, после чего Соболев с Николаем пошли к машинистам локомотива, которых тоже знали.
Послышались голоса, морозно скрипнула и отворилась дверь, и в вагон, оживленно переговариваясь, поднялись москвичи. Виктор Петрович дал пришедшим время устроиться в соседнем купе, после чего подсел к ним. Главному конструктору проекта, Валентину Ивановичу, примерно семьдесят лет. Он невысокого роста, плотно сбитый, без "лишних" килограммов. Редеющие седые волосы зачесаны назад. Мясистое приятное лицо почти без морщин. Добрые светлые глаза, чуть навыкате, смотрят немного по-детски. "Наверное, только с таким отношением к жизни и можно так хорошо сохраниться", - подумал Виктор Петрович. Борис, среднего роста и хорошо сложенный мужчина с живым доброжелательным лицом, лет сорока пяти, из той породы энергичных и открытых людей, которые в любом месте и в любой компании чувствуют себя "в своей тарелке". Он у главного конструктора основная палочка-выручалочка в таких нештатных ситуациях. Неунывающий, выносливый на работу и изобретательный, он как будто создан, чтобы "разруливать" разные аварийные и нестандартные проблемы. Чем сложнее задача, тем она его сильнее мобилизует.
Валентин Иванович рассказал, что ему было известно из разговора с дежурившим во время тестовых испытаний офицером. Система пропустила три цели и выдала две ложные тревоги, что, конечно, было "ни в какие ворота", как прокомментировал Борис. Дальнейший разговор не дал никаких намеков на источник неполадок. Контрольно-проверочная аппаратура показывала, что никаких проблем со станцией нет.
– Хорошо. На месте будем разбираться, - безмятежным голосом подвел итог Валентин Иванович. Переменили тему разговора.
– Как там первопрестольная?
– поинтересовался Виктор Петрович. Борис метнул быстрый взгляд на Валентина Ивановича - хочет ли он сам ответить на вопрос. По каким-то неуловимым признакам сделал вывод, что тому надо собраться с мыслями, и ответил сам.
– Столица и есть столица, Виктор Петрович. Где власть, там и деньги, дело известное. Пока жить можно, хотя многие из-за всех этих военных конфликтов затягивают потуже пояса. Цены вздувают, думаю, просто по поводу, не так уж все плохо. На местные продукты с чего цены увеличились? Нам, конечно, эти военные разборки как бы на руку, разработки точно не прикроют, и радарные станции не законсервируют, как раньше. Но только все равно, нехорошо это все, нехорошо. Разворошил запад, и особенно американцы, весь мир. Что за народ? Что им всё неймется? В Европу беженцев наслали, на Ближнем Востоке всех друг с другом стравили, в Украину с ногами влезли. А власть, она о чем думает? О своих карманах только? Вот такая нынче жизнь в столице. У вас, наверное, не лучше?
– переадресовал он вопрос Виктору Петровичу. Тот ненадолго задумался, как ответить. Борис, видать, сказал, что думает. Риска отвечать откровенно в такой компании нет, и все же распускать язык ему по привычке не хотелось. Молчание - золото. Дорого он за это знание заплатил. Ответил нейтрально.
– Видите, на периферии власть как-то не принято ругать. Делают что-то там в Москве, им виднее. Мне сложно судить о политике. Но легче, верно, не становится. Просто народ привык к такой жизни, другой не знают. Процентов пять-семь, думаю, живут отлично - в любой ситуации всегда найдутся такие люди, вы же знаете. Остальные, мне кажется, больше выживают, но для них это и есть жизнь. Все равно, находят какие-то радости, как-то крутятся. Не сказать, чтобы народ сильно озлобился, но и доброты нет. Каждый сам по себе, в одиночку, никто никому не верит.
Послышался скрип открываемой двери, и в потеплевший за время их отсутствия вагон с клубами морозного пара поднялись Соболев с Николаем. Сняв пальто, присоединились к беседе.
В этот момент говорил Виктор Петрович. Заметив, что Валентин Иванович хочет что-то сказать, прервался. Действительно, тот, снимая и аккуратно складывая черный шерстяной шарф, начал говорить своим спокойным голосом.
– И Боря, и Вы, Виктор Петрович, конечно, правильно говорите. Но только, знаете, я как-то спокойно на все смотрю. Ну, вот такая жизнь сейчас. Могу я что-то поменять? Ответ очевидный - нет. И у меня не такой характер, чтобы митинговать и выступать с обличительными речами на площадях. Да и зачем надо расшатывать, что есть? Проходили уже, хватит. Но если я не могу ничего поменять, почему должен беспокоиться, что жизнь не такая, как мне бы того хотелось? И в итоге я просто оптимизирую свою жизнь при данных начальных и граничных условиях. Знаю, Боря меня обвинит в соглашательской позиции, и будет не прав.
– Борис, действительно, уже приподнял руку, желая что-то сказать, но передумал. Валентин Иванович продолжил: "И вот почему. Как только я увижу реальную возможность на что-то повлиять к лучшему, я ей не премину воспользоваться. По нашим проектным делам, Боря, ты же не обвинишь меня в ретроградстве и пассивности?" - повернулся он к Борису. Тот согласно кивнул головой.
– Ну, вот видишь. Да я бы и в правительство готов предложения написать, но это будет сотрясение воздуха, напрасная трата времени. Мои предложения чиновники выбросят в запечатанном конверте, не открывая, можете не сомневаться. И что мне в такой ситуации прикажете делать?
– он обвел взглядом компанию. Соболев, соглашаясь с речью Валентина Ивановича, кивнул головой и убежденно сказал: "Всё правильно. Надо делать свое дело".
Борис аж застонал от несогласия и обуревавших его чувств: "Для кого?!" Валентин Иванович торжественно ответил: "Для страны!" На что Борис запальчиво возразил: "Что такая страна? Страна - это люди, это территория, это ресурсы. Кто этим всем владеет, включая людей? Да-да, и людей! У них нет клейма, но они повязаны такими путами - и снаружи, и в мозгах - что и клейма не надо, никуда не денутся. Я не полный идиот, понимаю, что все соображать не могут, что толпе нужны кумиры, которые бы принесли и вложили в их головы идею, которая бы в свою очередь породила чувство– иррациональное, не требующее доказательств, превращенное в веру. И уже за эту веру они пойдут так далеко, как их позовет их божество, их идол, неважно в каком оно будет виде. И я с этим могу жить, без проблем, и сам присоединюсь, но при одном ма-аленьком условии."
Валентин Иванович, который до этого момента внимательно слушал речь Бориса, глядя в пол, повернулся всем корпусом и поднял на него удивленные глаза. Борис продолжал: "И вот это условие. Тот, кто нас ведет, пусть тоже верит в эту идею. А если этого нет, то мне с такой заведенной толпой не по пути. Эту толпу просто развели, купили на красивые слова, используют её для совсем других целей, а потом неминуемо кинут, как всегда бывало в истории. Но если я точно знаю, что меня непременно кинут, неужели я буду жертвовать собой? Чего ради?!"
Валентин Иванович вздохнул: "Но тогда остается, что каждый сам за себя, общей идеи нет, и стране при таком давлении снаружи запросто может прийти конец". Ему ответил Виктор Петрович, который в глубине души был согласен с Борисом, и сам испытывал двойственное чувство, понимая, что его работа способствует также и укреплению власти нынешней олигархии, хотя, конечно, можно убеждать себя, что работаешь на страну. Что тоже до какой-то степени верно.
Но ответил нейтрально: "Конец, пожалуй, так просто не придет, хотя рано или поздно все кончается. У тех, кто представляется противником, примерно такая же ситуация. Но Борис прав в том, что на чьей стороне будет больше поверивших в идею, те и окажутся в итоге сильнее. Какая идея здесь - я не пойму, если она есть вообще. Патриотизм идеей быть не может. Это одно из многих средств реализации идей, но не более того. Какую ценность патриотизм имеет сам по себе? На другой стороне с идеями похожая ситуация, хотя может не столь критическая. Раньше, вроде бы, у них была идея великой нации, личный успех. Сейчас, по-моему, всё это расплывается помаленьку".