Форпост - 3
Шрифт:
Ваня скуксился.
— А что делать? Иначе по миру пойдём.
Женщины подобрались — по миру идти им не хотелось. Тем более с детьми.
— А потом налог введу. Денежный. Никакого натурального обмена. Вот с этого и будем жить. И довольствие дружинникам, и школу Бориса будем с этого оплачивать. Ну и торговлю внешнюю тоже только через нас.
— А если Виталик и Олег…
— Да ради Бога! Налог с торговли, таможенные пошлины и долю малую в предприятии!
Жёны задумчиво переглянулись, а Иван ласково провёл ладонью по их перепутанным волосам.
— Подумайте,
Маша деловито кивнула, а Таня резко села и отвернулась.
— Ты когда уйдёшь?
— Скоро.
— Возьми меня с собой. Я боюсь тебя отпускать одного. Здесь, — женщина положила ладонь Вани на свою грудь, — болит. Пожалуйста!
Маша встревожено посмотрела на подругу.
— Ну что ты, радость моя. Не тревожься. Всё будет хорошо.
Маляренко целовал своих любимых и шептал, шептал, шептал…
Ранним солнечным апрельским утром «Беда» ведомая капитаном Маляренко вышла в свой очередной поход. С Иваном шёл его бессменный моторист Франц и лейтенант Ермолаев или, попросту, Игорёк.
На пирсе, провожая лодку, столпился народ. Хмурый и недовольный Олег. Жутко деловой Семёныч. Шумные женщины и дети. Под ногами беспокойно крутились собаки.
Ваня высунулся из рубки и улыбнулся заплаканным жёнам.
— Я скоро вернусь!
Бимка вдруг сел на задницу, словно маленький человечек, и, впервые на проводах «Беды» горестно завыл.
Глава 2
В которой выясняется что негры — тоже люди, а Иван не успевает удивиться
Абдулло попробовал закопаться ещё глубже, но времени не хватило — за хлипкой стеночкой хижины раздались резкие голоса пришельцев и отчаянный, с хрипом, вопль Маду. Старый сенегалец придавил своим тощим телом Анжелу, зажав ей рот ладонью, и натянул на голову рваную циновку. Эта яма в бывшей хижине мсье Фарика, в которой старый слуга хранил кое-какие продукты, была последним убежищем во всём поселении куда не добрались захватчики. Десяток вооружённых мечами белых солдат согнал в соседнюю хижину всех тех, кто не успел убежать и, оставив нескольких охранников, принялся прочёсывать другие дома. Это было последнее, что успел рассмотреть Абдулло, перед тем как нырнуть в спасительное убежище.
На улице раздались женские крики и плач, и громкий гогот пришельцев. Глаза Анжелы сильно расширились.
«Это же…»
Белые женщины, жившие в посёлке, умоляли пощадить их детей. Временами они перескакивали на ломаный английский, который Анжела, стараниями Фарика, неплохо освоила, и умоляли, умоляли. Наверху громко пролаяли на неизвестном языке, следом сразу раздались жуткие хрипы и нечеловеческий, переходящий в ультразвук вой матерей.
Абдулло крепче прижал ладонь ко рту забившейся в ужасе девушки.
«Молчи, дочка. Только молчи»
Там. На улице. Рядом с их домом чужаки только что убили чёрных детей белых женщин из их посёлка. Старика колотило.
«Как же так можно! Это же дети! Они же совсем маленькие!»
О
Грубый голос снова подал команду, раздались глухие удары и крики женщин смолкли. Только из соседней хижины доносилось тихое «в-ва-а». Это плакали жители посёлка.
Рука старика плотно закрыла рот и Анжела, захлёбываясь в слезах, начала задыхаться.
— Абду… пусти.
Старик убрал руку и посмотрел своими воспаленными гниющими глазами в чистые глаза Анжелы.
— Всё будет хорошо.
Последнее что успела увидеть бывшая жена мсье Фарика перед тем как потерять сознание — слёзы на морщинистых щеках своего вечно невозмутимого слуги.
Маду, бывший солевар волею чужаков назначенный новым предводителем их поселения, ждал своих белых партнёров ещё прошлой осенью. Как уж он умудрялся понимать этих белых дикарей, один из которых был весь, словно папуас, покрыт татуировками, один Аллах ведает! Абдулло, принявший на себя обязанности смотрителя дома мсье, пока тот был в отъезде, глядел как Маду объясняется на пальцах с татуированным и удивлялся. Надо же! Простой нигерский солевар — а такой сообразительный. Ну и ладно. Зато какая прибыль!
Чужаки, приплывшие прошлым летом, и забравшие господина и его друга с семьёй, вскоре вернулись и предложили торговать. Тогда Маду и Абдулло организовали добычу масла. Чужаки платили щедро. Железные лопаты, топоры, ножи. Даже стальные рыболовные крючки. Бизнес был выгодным — делать почти ничего не надо было. Со сбором оливок прекрасно справлялись женщины. Они же приносили тяжёлые корзины на берег, где на маслопрессе работал лично сам Маду. Торговля успешно шла, в общине, наконец, появился железный котёл и планы на будущее производители масла строили самые радужные, но осенью, несмотря на договорённость, торговцы не пришли.
Маду ходил по пляжу в ожидании гостей целых три недели, а потом начался шторм и старый Абдулло понял, что раньше следующей весны ждать их бесполезно. О чём он и сообщил Маду.
Сначала предводитель опечалился, а затем велел убрать приготовленную бочку с маслом под навес и сообщил всем жителям, что «весной наши белые братья точно вернутся». И, может даже, вместе с господином Фариком.
И они вернулись.
Весной. Как и обещал Маду.
— Господин Маду! Господин Маду!
Маленький голый мальчишка во весь дух нёсся по посёлку, громко крича.
— Лодка, господин. Чёрная лодка снова пришла!
Сонное поселение разом проснулось. Изо всех хижин высыпали мужчины, женщины и дети. Все дружно поспешили к пляжу, чтобы встретить желанных гостей. Абдулло тоже хотел побежать вместе со всеми, но он был уже стар, да и глаза из-за постоянного нагноения стали видеть совсем плохо, поэтому он решил никуда не спешить.
— Стой, женщина!
Анжела, последняя из жён господина остававшаяся в его доме, хотела было выскочить на улицу, но была остановлена стариком.