Форпост - 4
Шрифт:
— А позавчера за мной Олег Николаевич прислал. Рассказал мне всё и…
Историю женщины Ваня выслушал равнодушно и без всякого интереса, план Степанова был прост, ясен и незамысловат. Простить долг в обмен на пригляд.
«Ну-ну…»
Маляренко прервал рассказ Алины. Интересовало его совсем другое.
— Алька, — Иван всё так же торчал на табуретке посреди зала, не обращая ни малейшего внимания ни на губернатора, ни на остальных мужчин, напряжённо ожидающих его решения, — Алька. Ответь мне —
Алина его поняла. Женщина бросила отчаянно-умоляющий взгляд на Степанова, но не встретив сочувствия, ответила.
— Ты, Иван, страшный. И злой. Ты хороший злой человек. Я всегда тебя боялась. И никогда не любила. Мне надо было выжить. Просто выжить, а когда я поняла, что не сдохну, — женщина выпрямилась и принялась чеканить слова, — как собака бездомная, от голода, то я сразу…
— Я понял!
Маляренко кусал губу. Слушать о себе такое было, мягко говоря, неприятно.
«Я злой хороший человек»
— А сейчас? Не боишься?
— Боюсь. Но ещё больше я боюсь каменоломен для своих мальчишек!
В ответ на вопросительный взгляд Ивана, Степанов только поморщился.
— Долг отца на сыновей идёт. Так на Совете решили. Были бы дочери… замуж ушли и всё… Алина бы просто всё бросила, и уехала бы к любой из дочек в приживалки. И нет спроса.
Ваня подивился таким занятным правилам, но промолчал. Серый и Толстый старательно отворачивались и только Лужины внимательно изучали его лицо.
«Бундесбюргеры сраные!»
Умом Маляренко понимал позицию бывших друзей. Быт налажен. Жизнь налажена. Семьи, дети, хозяйство. И всё это можно потерять, если община пойдёт вразнос.
А жизнь, сука, такая штука, что это запросто может произойти.
Иван снова посмотрел на друзей. Серый изучал стол, Юрка — потолок. Сердце Вани обливалось кровью. Как ни крути — это предательство. Самых близких друзей.
Зубы скрипнули.
«Ну что ж за блядство то такое, а?! Сначала я предал девочек, потом потерял семью, детей, теперь вот и их…»
— Ты плохо выглядишь, Маляренко, — Алина прервала молчание, — ты когда ел в последний раз?
Ваня сдулся. Тупой голод и дикая жажда прогнали прочь и злость и разочарование и все мысли.
Пить!
В животе заурчало. На весь сарай.
Есть!
— Степанов, — Алина поднялась с лавки, — где тут еда? Можно, я его покормлю?
Маляренко не заметил, как слопал вторую миску с холодной ушицей. Он сидел за одним столом с мужиками и торопливо, без всякого достоинства метал в рот ложку за ложкой. Напротив, с гигантским облечением в глазах сидели мужики, а рядом, пододвигая, как когда-то давным-давно, лучшие кусочки, устроилась Алина.
— Вот и хорошо, Иван Андреевич, — Юрка утирал пот со лба, — мы так за вас переживали, честное слово!
Из уст пятидесятилетнего
«Конечно, дорогой, конечно! Сука. Держись от меня подальше… убью»
Контролировать свои чувства Маляренко научился очень хорошо. Глаз не видели ничего. Их буквально заволокло чёрной пеленой обиды и лютой ненависти. На жизнь, на судьбу. На этих, ни в чём не повинных, перед ним лично людей.
— Угу, угу.
Ложка мелькала на тарелкой на останавливаясь.
— А, Степанов! А дом мой? Теперь твой что ли? А денег у меня три ящика было… а то я пустой, как…
Губернатор тоже облегчённо выдохнул. Похоже, Иван, которого он, несмотря на своё нынешнее положение, и боялся, и уважал, решил принять предложение Алины.
— Нет. Дом твой. Теперь горсовет. И банк. Жить там негде теперь. И это… — Степанов смутился, — МУЗЕЙ там теперь. Имени тебя.
«А.У.ЕТЬ!»
Ваня поперхнулся, а Олег набросил ему на плечи свой плащ, натянул капюшон и попросил.
— Посиди тихо с минутку. Надо все дела закончить…
Из-за спин Лужиных Иван отлично видел, как старшина и чернявый ближник Степанова ввели в сарай троих пацанов из группы задержания. Спина Стаса задёргалась, но отец одного из мальчишек молчал.
«Что-то будет!»
— За доблесть и отвагу при задержании…
Степанов вещал, хлопал парней по плечу, обнимал и хвалил, но Иван чувствовал — дело пахнет керосином.
— … в сержанты! И жалую каждому по пять рублей золотом!
Пацанята от восторга забыли дышать, а Серый тихо хмыкнул.
— Щедро.
— Но для того чтобы это всё получить, вам осталось исполнить ещё одно дело…
Лужины, отец и дед, еле слышно застонали.
— Нет.
— Старшина! Бери моих орлов и проконтролируй!
— Есть!
Боевики развернули мальчишек и вытолкали их вон из сарая, а Олег бросил свирепый взгляд на Стаса и процедил.
— Даже не думай.
Только сейчас Маляренко с изумлением обнаружил, что у обоих Лужиных в руках ножи, а сами они были в любую секунду сорваться с места.
— Ты, Стас, сына язык за зубами держать не научил, так что ЭТО — на твоей совести. Теперь я его учить буду.
С улицы раздался мат старшины, глухие удары и жалобные мольбы. Мальчишки повизгивали и, похоже, плакали. Маляренко напряг слух.
— … дядя Изя, мы этого делать не будем! Дядька Серёжа, не надо!
— Берите его я сказал. Ручками. Ручками! Взяли. Таааак. Подняли… вооот. Понесли. Куды, ёпть?! Изя, пни его.
Старшина изгалялся на весь Севастополь. После мата «дядьки» глухое мычание человека, у которого явно во рту был кляп, звучало особенно жутко. Алина заткнула уши, а Иван с любопытством уставился на Олега.