Форпост Форпост «Надежда». Повести и рассказы
Шрифт:
Пестрые, шумные, суматошные дни, похожие на калейдоскоп.
Специалисты по сверхдальнему космосу начали интенсифицированные лекции о Теллусе, - вернее, о том, что было известно о нем. Известно было очень мало, в основном на лекциях речь шла о предположениях. Предполагалось, что у звезды как минимум восемь планет. Предполагалось, что по крайней мере две из них были земного типа. Из мощных информационных передач, постоянно поступающих с Теллуса вот уже вторую сотню лет, пока поняли только то, что родина цивилизации - вторая от звезды планета, и то, что цивилизация колонизировала обширный район Вселенной в окрестностях своей звезды, и что ее корабли уже проникали на такие расстояния, какие земным кораблям были совершенно
Инженерные службы уже проводили придирчивые экзамены по всему, что касалось устройства и оборудования «Альбатроса». И вот уже только две недели остаются до старта, до начала путешествия, в которое экипаж сверхсубсветовика устремится уверенно и дерзко.
А на пятьдесят девятый день, возвращаясь вечером из Порта в космогостиницу и проезжая, как обычно, мимо научного Центра, Андрей почему-то - позже он с удивлением вспоминал это, - подчиняясь какому-то необъяснимому побуждению, остановил машину у обочины и стал пристально рассматривать каменно-стеклянную громаду Института времени.
В склоненных лучах вечернего солнца здание казалось огромным кристаллом, выраставшим в этом лесу долгие тысячелетия, - кристаллом загадочным, завораживающим воображение. И на несколько коротких мгновений Андрей забыл о том, что возле космогостиницы, у фонтана на площади Возвращения, его уже должна ждать светловолосая девушка Нина.
5
Все, что было потом, что началось на следующий день после этого вечера, показалось ему причудливым, невероятным сном. Сном, который никак не мог быть реальной действительностью, потому что события его были невозможными. Сном, который вот-вот должен был кончиться, и после него надо было проснуться - с тем чувством облегчения, с каким всегда просыпаешься после тяжелого, неприятного сна.
И странно: потом, всего несколько дней спустя, когда Андрей пытался вспомнить, как именно все случилось, вспомнить все подробно и ясно, во всех деталях, он не смог сделать этого. Все словно было окутано неясной дымкой, скрадывающей второстепенное и едва-едва приоткрывающей главное. Ум Андрея, ясный, строгий ум астролетчика, никак не мог мириться с этой вязкостью, зыбкостью впечатлений, с этой неясной дымкой, окутывающей все происходящее, - ничего подобного прежде в его жизни не было, но события, суматошные, невероятные, невозможные события продолжали оставаться в его памяти ирреальными; и он все острее чувствовал себя человеком, словно бы наблюдающим все со стороны и знающим, что все это не больше, чем сон; просто сон никак не кончается.
Среди этих невозможных и непостижимых событий - прерванное на полуслове очередное занятие и странно изменившееся лицо руководителя, которому, нарушая все неписаные законы подготовки экипажа, какой-то посторонний человек подал сложенную вдвое бумажку. Среди этих событий сбивчивый, сумбурный разговор с руководителем в соседней комнате, когда остальные члены экипажа «Альбатроса» могли только гадать, почему так неожиданно прервалось занятие.
В окна бил нестерпимый солнечный свет, за окнами еще продолжалось жаркое лето, несмотря на то, что август на календаре уже сменился сентябрем. Свет отражался в полированных до зеркальности деталях тренировочных приборов и расплескивался по стенам множеством солнечных пятен, разбросанных в немыслимом беспорядке. Солнечные лучи пересекали лабораторию в самых разных направлениях, в лучах кружились пылинки, на потолке играли сразу две радуги; и, может быть, именно из-за такой пестрой картины и возникло впервые это ощущение ирреальности, немыслимости происходящего, которое
Он прочитал то, что было написано в записке, положенной на стол руководителю, и прежде всего перед его глазами вновь отчетливо встала эта вчерашняя картина - выросший в лесу огромный кристалл Института времени, внутри которого шла какая-то таинственная, не очень понятная работа. Работа, которая, как говорили все, вот-вот должна была принести результаты.
И вот они, эти самые первые результаты, смысл их изложен в записке.
Он вдруг представил, хотя ни разу не был в Институте времени, лабораторию с приборами, назначение которых было ему непонятно, усталых людей в разноцветных рабочих халатах и установку, которая могла пронзать время, как иглой, высвечивать тонким и острым лучом далекое будущее, чтобы показать на экране его фрагментарные куски.
Андрей встал, в комнате, когда он прошел из угла в угол, гулко отдались шаги. Руководитель, немолодой человек с седой головой и резкими чертами лица, с громким именем одного из самых знаменитых в прошлом капитанов-астролетчиков, следил за ним, и выражение его глаз было непонятным; быть может, он думал о том, как бы повел себя в такой ситуации он сам, окажись сейчас на месте Андрея Ростова, начальника первой сверхсубсветовой. Быть может, просто ждал - пожилой, опытный, мудрый человек, - что именно теперь сделает его молодой коллега, какое примет решение, потому что сейчас или чуть позже решение надо будет принимать обязательно.
На деталях приборов сверкало солнце. Казалось, комната раскалялась все сильнее, и этого тоже не могло быть на самом деле, это тоже было возможно только в мучительном, тревожном сне. Андрей остановился посреди комнаты, бросил короткий взгляд на руководителя, будто застывшего в одной позе, онемевшего, и пошел к остальным четверым, к своему экипажу.
И среди этих событий, уже несколько дней спустя казавшихся призрачными, ирреальными, - бешено мчащиеся по шоссе Порт - Город машины, и короткий поворот налево, к кристаллу Института времени… Спускающийся по ступеням подъезда навстречу к подкатывающим одна за другой машинам директор Института Хромов… Генеральный директор космофлота, неуклюже, согнувшись вдвое, вылезающий из машины… Еще какие-то незнакомые люди, теснящиеся у входа и поднимающиеся по ступенькам… И наконец длинная анфилада лабораторий и закрытая чехлами, из-под которых был виден только один экран, непонятная и загадочная установка, пронзающая время.
Он уже потом во всех подробностях узнал, как работала установка, узнал всю историю поисков, которые шли здесь, в Институте времени, уже несколько десятков лет - с того времени, когда впервые появилась практическая возможность подойти к реализации идеи Ларисы Бродецкой о том, что во времени есть «коридоры», по которым можно заглянуть в будущее, что возможно создать установку, которая могла бы пронзать лучом-импульсом время и приносить в настоящее информацию о будущем. Когда-нибудь этот луч-импульс станет послушным, его можно будет направить в любую точку Земли, в любой, заранее определенный миг времени, и он вернется из будущего с цветной зрительной картиной и звуковой записью, когда-нибудь будет так…
Но теперь, впервые прорвавшись в будущее, луч принес лишь груду смутных образов будущего, смешанных в нелепой последовательности и, видимо, выхваченных из самых разных временных отрезков.
Они впятером, весь экипаж «Альбатроса», сидели перед экраном установки. Здесь было еще очень много людей, люди вздыхали и покашливали, негромко переговаривались, но иногда наступала мертвая, невероятная тишина. Когда запись обрывочных картин будущего прекратилась, ее начали демонстрировать снова. И Андрей Ростов, сжав ладонями голову, снова стал всматриваться в экран, дожидаясь тех слов, которые где-то в будущем были сказаны о его полете на Теллус.