Форпост. Тетралогия
Шрифт:
Толстый 'ганс' аккуратно выполз из рубки и, подняв руки, пошёл на нос.
'Мда. Война план показала'
Маляренко тоже задрал к небу руки и двинул следом.
Степанов опустил бинокль. Даже с полусотни метров, даже в бинокль было сложно признать в этом худом скособоченном человеке с опухшим лицом того большого и сильного мужчину, что уплыл отсюда два месяца назад. И, всё-таки, это был он. Глаза остались прежними. Синими. Весёлыми и немного шальными.
— Андреич?! Ты?!!
— Я, Олег, я. Домой то пустишь?
Пяток
— Андреич, погоди.
Голос Степанова был ликующим и извиняющимся одновременно.
— Погоди, шеф.
Из узкой двери выскочил сам майор и с ним ещё один боец. Выудив из-за боковой стены пластмассовую лодочку, они сбросили её на воду и живо погребли к 'Беде'.
'А дверь то за ними сразу заперли…'
Уважение Вани к своему заму по безопасности сразу прыгнуло на две ступеньки — оставшиеся в укреплении бойцы головы свои не светили и больше радостно не орали, а молча ждали итогов 'инспекции'.
Олег ловко запрыгнул на палубу 'Беды', а боец, оставшийся в лодочке, быстро отвалил метров на десять в сторону и навёл свой арбалет на громадную Мишкину фигуру.
Франц прошептал одним уголком губ.
— Шеф. Стой. Не двигайся.
Маляренко замер и с интересом стал наблюдать за Степановым. Тот коротко улыбнулся, кивнул и оглядел всех присутствующих на палубе, особо зацепившись взглядом на плащах и капюшонах женщин. Потом майор выудил из ножен тесак, сунул свой нос в рубку и, никого там не обнаружив, нырнул в трюм.
— Андреич!
Из люка торчала голова Степанова. С улыбкой от уха до уха.
— Нашёлся, чертяка! Живой!
Служивый выскочил на палубу и сделал замысловатую отмашку рукой. Народ в крепости заорал и повыскакивал со своих мест, а Степанов в два прыжка подскочил к боссу и облапил его своими ручищами.
— Ванька! Как я рад!
Маляренко улыбнулся. Перед глазами снова запорхали зелёные и розовые мухи. Крепясь из последних сил, чтобы не закричать от боли, он едва смог выдохнуть.
— Олег. Рёбра.
Его женщины ждали на пирсе. Увидев мужа, обе зарыдали и без сил упали на дощатую поверхность причала. Между ними ужом пролез Бим и, с сумасшедшей скоростью виляя обрубком хвоста, заорал своё собачье приветствие, повизгивая от счастья.
Это послужило сигналом к действию. Относительная тишина взорвалась криками, плачем и приветствиями. Народ обнимался и прыгал от радости. Краем сознания Иван, стоявший на носу подруливавшей малым ходом к причалу 'Беде', успел подивиться такой реакции ОСТАЛЬНЫХ, но, в основном, всё его внимание было приковано к пирсу.
Маляренко перешагнул через фальшборт. Подошёл к своей семье, сквозь слёзы глядящей на него снизу вверх. Сел рядом. Прижал их к себе. И, зарывшись носом в их перепутанные волосы, тоже заплакал.
Горячий шершавый язык пса с бешеной скоростью вылизывал ему ухо.
'Я дома'.
Глава 11
Путеводная звезда
Ване это не нравилось, но поделать он ничего не мог. Док уложил его в кровать, как минимум, на неделю, велев женщинам поить его бульоном 'от пуза'. Жёны вдоволь нарыдались над его избитым телом и устроили истерику над свежей повязкой на руке. Тане снова стало плохо, а Маша вытряхнула из него всю душу, напоследок заявив, что если 'ещё хоть раз ты куда-нибудь, то я сама тебя убью!'. Ванина голова болталась по подушке из стороны в сторону. Было больно, но приятно.
'Любит. Она меня любит'
— Манюня.
Синие глаза резко распахнулись. Женщина замерла. Руки сами собой выпустили воротник рубашки любимого. Маша почувствовала, что тонет. Прямо сейчас тонет в этих бездонных синих глазах.
— Что, любимый?
Он ничего не ответил. Только улыбнулся своими потрескавшимися губами.
Маша вытерла слезу, слезла с мужа и пошла к двери.
— Папа, посмотри, кто здесь к тебе в гости пришёл!
Выползти из дома на свежий воздух получилось только через две недели. Снова резко ухудшилось здоровье. Болело всё. И, непонятно почему, поднялась сильная температура. Док хмурился, хмыкал и ничего конкретного не говорил, а затем нехотя, сквозь зубы, признал.
— А чего вы хотите? Он же не железный. Его организм изношен. Он устал.
Врач отвернулся.
— Сильно устал.
На веранде было хорошо. Ваня полулежал на любимом топчане и потягивал ледяной морс с колотым льдом через соломинку.
'Курорт!'
Рядом сидела Маша, возле ног, изображая дохлую собаку, дрых Бим. Вокруг, на лавках и табуретах расположились все остальные. Олег, только что вернувшийся из Керчи и приволокший на буксире новую лодку, Стас, дядя Гера, Док. Вся остальная верхушка Севастополя и Юрьево.
Маляренко не торопясь, обстоятельно рассказывал свою историю, правда, при этом опустив ненужные подробности. О пытке. О Насте. О дележе власти в Новограде.
— А потом вы знаете. Привёз я… кстати, — Ваня повернулся к Маше, — как там Миша?
Даже после возвращения мужа всеми делами по-прежнему рулила Мария Сергеевна. По своему собственному разумению и не слушая ничьих советов. Но насчёт этого здоровяка и его странных спутниц муж, в самый первый день, успел ей шепнуть. А просьба мужа для Марии Сергеевны была законом.
— Всё, как и велел — сделали. Олег.
Майор поднялся.
— В мой старый дом их поселил. Канадцев к чертям выгнал. Мишка на канале пашет, с Вилом, а к женщинам — ни-ни. Со всеми поговорил. Лично. Никто к ним не подходит и с вопросами не лезет. Да и я лично присматриваю.
Ваня благодарно кивнул. Степанов всё правильно понял. Эти люди были нужны ему лично и майор решил бдить сам. Не сваливая это дело на подчинённых.
'Молодец. Соображает'
— Хорошо. А что там с каналом?