Фортуна Джона Коксона
Шрифт:
Во второй половине дня все каноэ прибыли к острову Чепильо, где им удалось захватить пирогу, четырнадцать негров и мулатов, а также найти большой запас бананов, пресную воду и «две жирные свиньи». Опасаясь, что команда сбежавшей баркалоны может поднять в Панаме тревогу, флибустьеры решили не задерживаться на острове и идти к гавани Панамы, чтобы овладеть всеми стоявшими в ней испанскими судами. Но, уже находясь в море, Коксон и другие капитаны договорились, что оставшихся на Чепильо негров и мулатов следует отдать на растерзание индейцам куна. Последние тут же вернулись на берег, но смогли найти в лесу и убить лишь одного из разыскиваемых чернокожих.
Всю ночь пираты гребли под проливным дождем, пока перед самым рассветом, в пятницу 23 апреля [36] , не вышли на траверз панамского порта. Здесь их ожидала неприятная новость. Предупрежденный о появлении в Панамском заливе флибустьеров, президент аудиенсии дон Антонио Меркадо приказал вооружить небольшую флотилию — армадилью — в составе 5 кораблей и 3 барок; они стали на якорь у острова Перико. Армадильей командовал генерал Хасинто де Бараона, находившийся на борту флагманского корабля с командой из 86 басков; капитан Франсиско де Перальта [37] командовал вторым кораблем с экипажем из 77 свободных негров; наконец, третий корабль находился под командованием капитана Диего де Карвахаля с 65 мулатами и метисами. Коксон мог противопоставить им только пять каноэ, которыми командовали он сам и капитаны Харрис, Сокинс и Спрингер [38] .
36
Это был день св. Георга, покровителя Англии.
37
По данным Рингроуза, капитан Перальта был командиром того самого галеона, который в январе 1671 года увез сокровища из Панамы, когда город был атакован отрядом Генри Моргана.
38
Французский флибустьер Жан Спрингер, которого англичане называли Джоном Приниром, мог быть младшим командиром. О его участии в экспедиции Коксона сообщает лишь один из ее участников — Бэзил Рингроуз.
Бэзил Рингроуз оставил нам подробное описание морского сражения, которое разыгралось в тот день в Панамском заливе. «Едва увидев нас, — сообщает он, — они тут же снялись с якоря и подняли паруса, двинувшись прямо навстречу нам… Две наши пироги были тяжелыми и не могли идти на гребле так быстро, как мы, находившиеся в каноэ, и, соответственно, мы ушли от них далеко вперед. На наших пяти каноэ (ибо столько мы имели теперь в компании) было лишь тридцать шесть человек, очень плохо подготовленных к сражению, поскольку все устали от долгой гребли и были в меньшем количестве, чем враг, шедший на нас. Они плыли в нашу сторону с попутным ветром, так что мы боялись, как бы они не налетели на нас. Поэтому мы гребли прямо в глаз ветру, как говорят моряки, и приближались к ним с наветренной стороны. Пока мы это делали, наши меньшие пироги, в которых находилось тридцать два или больше людей из нашей компании, догнали нас. Так что у нас было всего шестьдесят восемь человек, принявших в тот день участие в сражении… На судне, которое среди тех трех небольших военных кораблей являлось адмиральским, находилось восемьдесят шесть басков, имевших репутацию наилучших моряков и наилучших солдат среди испанцев. Они все были вольнонаемными, которые специально пошли показать свою храбрость под командованием дона Хасинто де Барагоны, верховного адмирала на этих морях. На втором находилось семьдесят семь негров, которыми командовал один старый и крепкий испанец, уроженец Андалусии, что в Испании, по имени дон Франсиско де Перальта. На третьем и последнем находилось шестьдесят пять метисов, или мулатов… возглавляемых доном Диего де Карвахалем. Так что всего у них было двести двадцать восемь человек. У командиров были строгие приказы, и они решили не давать пощады никому из пиратов и буканиров [39] . Но такие кровожадные приказы редко исполняются или не исполняются никогда.
39
Буканиры (buccaneers) — английский термин, применявшийся по отношению к флибустьерам. Происходит от французского термина буканьер (boucanier), которым называли вольных охотников на островах Французской Вест-Индии.
Каноэ капитана Сокинса и то, в котором был я, находились значительно дальше в подветренную сторону от остальных. Так что корабль дона Диего де Карвахаля прошел между нами двумя и стрелял сначала в наветренную сторону, где был я, а потом в подветренную сторону — во второе каноэ, ранив бортовыми залпами четырех людей в том каноэ и одного — в моем; однако он так дорого заплатил за этот проход между нами, что не смог быстро развернуться и проделать тот же путь. Ибо мы убили первым же залпом из ружей несколько человек у него на борту. Затем мы тоже повернули в наветренную сторону, как и прочие до нас. В это время адмиральское судно армадильи, или малой флотилии, неожиданно сблизилось с нами, почти не оставив нам времени на перезарядку и намереваясь пройти через наши ряды с… меньшим ущербом, чем первый из их кораблей. Но когда это случилось, ему пришлось более туго, так как мы оказались столь удачливыми, что убили человека у руля, в результате чего их корабль рыскнул к ветру, и его паруса „упали на спину“, как обычно говорят моряки. Это дало нам возможность собраться всем у него за кормой и перебить ему выстрелами шкоты и брасы. В это время третье судно, на котором находился капитан Перальта, поспешило на помощь своему генералу. Вследствие этого капитан Сокинс, который покинул свое каноэ и перешел на пирогу, оставил адмиральское судно нашим четырем каноэ (ибо его собственное было полностью выведено из строя) и сблизился с упомянутым Перальтой. Между ним и капитаном Сокинсом завязался весьма жаркий бой, или сражение, когда они стояли борт к борту и оба несли друг другу смерть с такой поспешностью, с какой успевали перезаряжать свое оружие. Пока мы были заняты этим делом, первый корабль развернулся и пошел на выручку адмиральскому. Но мы заметили это и, предвидя, с какими трудностями мы столкнемся, если будем выбиты из-под кормы адмиральского судна, решили нарушить его планы. Поэтому два наших каноэ, а именно — капитана Спрингера и мое, двинулись ему навстречу. Он направился прямо к адмиралу, который стоял на квартердеке и махал ему платком, чтобы он все так и делал. Однако мы так основательно занялись им на полдороге, что если бы он не свернул и не убежал от нас, мы, несомненно, взяли бы его на абордаж. Мы убили столь многих из них, что в итоге на этом судне осталось очень мало живых или не получивших ранения людей, способных отвести его в сторону. Воспользовавшись тем, что налетел свежий ветер, они ушли от нас прочь и тем самым спасли свои жизни.
Когда судно, спешившее на помощь адмиралу, убежало таким вот образом, мы снова вернулись к адмиральскому судну и все вместе издали громкий крик, на который откликнулись наши люди в пироге, хотя они и находились на некотором расстоянии от нас. В это время мы так близко подошли к корме адмиральского судна, что смогли заклинить его руль; и вместе с тем убили адмирала и главного пилота [40] его корабля, так что они оказались почти полностью неуправляемыми и обескураженными случившимся, видя, какую кровавую бойню мы устроили им нашей стрельбой. В итоге, когда две трети их людей было убито, а многие другие ранены, они стали просить пощады, которая уже несколько раз предлагалась им, но решительно ими отвергалась до этого момента. Капитан Коксон поднялся на борт адмиральского судна и взял с собой капитана Харриса, у которого были прострелены обе ноги, когда он смело пошел на риск возле борта корабля. Как только это судно было взято, мы разместили на его борту всех прочих наших раненых и немедленно снарядили два каноэ, чтобы идти на помощь капитану Сокинсу, которого Перальта уже три раза отбивал от борта своего корабля, организовав весьма мужественную защиту. И действительно, следует отдать должное нашим врагам: никто во всем мире не вел себя так храбро, как эти испанцы.
40
Пилотами в испанском флоте называли кормчих, или штурманов.
Итак, подойдя к борту корабля Перальты, мы произвели по нему залп из ружей и надеялись получить от него ответный удар, но неожиданно мы увидели, как его люди были подброшены вверх взрывом, который произошел позади мачты; некоторые из них упали на палубу, другие — в море. Это несчастье не было осознано их храбрым капитаном Перальтой, пока он не свалился за борт, и, разозленные нашими выстрелами, некоторые из них снова забрались на корабль, хотя он весьма обгорел с обеих сторон. Но поскольку беда редко приходит одна, случилось так, что пока он организовывал этих людей для защиты корабля и возобновления боя, загорелся другой бочонок с порохом и взорвал несколько человек на баке. Посреди этого дыма и под его прикрытием капитан Сокинс взял их на абордаж и захватил этот корабль. Когда они были захвачены, я прибыл на борт судна капитана Перальты посмотреть, в каком состоянии они находились; столь жалкой картины я не видел за всю мою жизнь, ибо там не оказалось никого, кто не был бы либо убит, либо серьезно ранен, либо ужасно обожжен порохом до такой степени, что их черная кожа в различных местах превратилась в белую; порох оторвал ее от мяса и костей. Сострадая их несчастью, я отправился затем на борт адмиральского судна, чтобы таким же образом осмотреть состояние и корабля, и людей. Здесь я увидел то, что меня весьма удивило, и едва ли поверил бы кому-то другому, кроме наших, видевших это воочию. На борту этого корабля было найдено лишь двадцать пять живых людей, тогда как перед боем их насчитывалось восемьдесят шесть… Так что шестьдесят один человек, без столь малого числа, был уничтожен в сражении. Но, более того, из этих двадцати пяти человек лишь восемь могли еще держать оружие, все прочие были серьезно ранены и из-за своих ран были совершенно неспособны оказать какое-либо сопротивление или защитить себя. Их кровь стекала на палубу целыми потоками, и на корабле почти не осталось мест, свободных от крови».
Овладев указанными двумя судами армадильи, Ричард Сокинс спросил у пленных, сколько людей могло находиться на борту самого большого корабля, стоявшего в гавани острова Перико, а также на других, имевших меньшие размеры. В ответ капитан Перальта стал отговаривать его от нападения на них, уверяя, что на большом судне находится 350 человек, и что остальные парусники тоже хорошо подготовлены к защите. Но в это время один из испанцев, лежавший при смерти на палубе, опроверг его, заявив, что на борту тех кораблей вообще нет людей, ибо всех их забрали оттуда для усиления команд армадильи. «Мы поверили этому сообщению, ибо оно исходило от умирающего, — пишет Рингроуз. — Взяв курс на остров, мы поднялись к ним на борт и не обнаружили там, как он и говорил, ни одного человека. Самый большой их этих кораблей, называвшийся „Ла Сантисима Тринидад“, или „Блессинг Тринити“, они подожгли, сделав в нем пробоину и сорвав фок, но мы быстро загасили огонь и остановили течь. Когда это было сделано, мы перенесли наших раненых на его борт и, таким образом, превратили его на время в наш госпиталь.
Осмотрев наши собственные потери и повреждения, мы обнаружили, что во время сражения было убито восемнадцать наших людей, а двадцать два было ранено [41] . Три капитана, против которых мы сражались, считались у испанцев самыми храбрыми на всех Южных морях… Когда третий корабль уклонился от боя, он встретился с двумя другими, выделенными им в помощь, но столь мало их вдохновил, что они повернули назад и не осмелились сразиться с нами. Мы начали бой примерно через полчаса после восхода солнца и завершили сражение к полудню, полностью одолев их. Капитан Перальта, когда он был нашим пленником, часто восхищался нашим мужеством и говорил: „Несомненно, вы, англичане — самые храбрые люди на всем свете, которые всегда ведут борьбу открыто, тогда как все другие нации изобретают всевозможные способы, чтобы оградить себя, и сражаются, максимально защищая себя“. И, тем не менее, мы убили больше наших врагов, чем они нас.
41
По данным Кокса, потери флибустьеров составили 11 человек убитыми и 34 — тяжело ранеными.
Через два дня после сражения мы похоронили капитана Питера Харриса, бравого и крепкого солдата, храброго англичанина, рожденного в графстве Кент, смерть которого нас весьма сильно опечалила. Он умер от ран, полученных в бою, и, кроме него, умер лишь еще один человек; прочие наши раненые выздоровели».
У острова Перико флибустьеры без боя овладели стоявшими там пятью судами. Самый большой из призов, галеон «Ла Сантисима Тринидад», имел в трюмах вино, шкуры и мыло, второй был наполовину нагружен железом, третий — сахаром, четвертый — мукой, а пятый оказался без груза. Флибустьеры оставили себе три судна, предав огню два других; сожжены были и два захваченных ранее вооруженных корабля.
Там же, у острова Перико, состоялся общий совет братства. Некоторые разбойники стали открыто обвинять Джона Коксона в том, что ему не хватило мужества во время боя против испанских судов. Настоящим героем дня оказался капитан Сокинс, по сравнению с которым «генерал» выглядел более чем скромно. Упреки были сделаны, очевидно, после того, как пираты опустошили несколько бочонков вина, дабы отпраздновать свою победу. По информации губернатора Ямайки графа Карлайла, разрыв между Коксоном и другими произошел вследствие пьяной ссоры. Как бы там ни было, отряд раскололся. В воскресенье 25 апреля Коксон с полусотней сторонников, индейским «королем, капитаном Антонио», «доном Андеасом» и их воинами отправился на пироге и небольшом трофейном паруснике в залив Сан-Мигель, к устью реки Туира. Опальный главнокомандующий решил пересечь Дарьенский перешеек в обратном направлении и вернуться в Карибское море. Те флибустьеры, которые остались в Панамском заливе, избрали своим предводителем Ричарда Сокинса и продолжили крейсерство в бассейне Тихого океана.