Фортуна Эрика Минца
Шрифт:
— "Аскалон" вызывает комбрига 93!
— Комбриг 93 на связи, — привычно ответил Эрик на вызов. Он не стал уточнять, что является всего лишь временным исполняющим обязанности комбрига. Для командного центра крейсера это была необязательная, а значит избыточная информация. Хотелось, правда, передать привет Вере, но и это было невозможно, как по этическим соображениям, так и по требованиям устава.
"Вот же суки! Спасать просравших битву адмиралов можно, а с девушкой поговорить нельзя…"
— Передаю вам благодарность от лица командующего эскадрой адмирала Моргенштерна, — продолжил, между тем, командный центр.
Ну, еще бы! Адмирал "комбригу 93", по гроб жизни обязан, только старался Эрик не для него и не для империи. У него была цель куда важнее, но не скажешь же
— Служу империи!
И опять-таки, с одной стороны, все верно: Эрик служит империи, но только потому что ему просто именно в ней не повезло родиться. Или, напротив, повезло. Однако так или иначе, Веру выбрал он сам, — полагаясь, прежде всего, на свои чувства, и Вера выбрала его по тем же причинам. А вот империю Эрик не выбирал, да и Торбенам, если по совести, до него дела нет. Родился на территории империи, не помер, выбрался из нищеты и безнадеги — вот и славно! Имеешь право защищать империю от внешних врагов, раз уж ее не защитили от тебя самого, как врага внутреннего.
"Снизошли… суки!"
— Принято решение, что вы пойдете с нами…
Задумавшись, Эрик едва не пропустил главное. Все-таки усталость сказывалась и на нем.
— Прошу прощения, в каком смысле, с вами?
— Состыкуем ваши три фрегата с нижней причальной балкой, и тогда эвакуатор возьмет вас вместе с крейсером.
Вообще-то необычное решение, хотя и не из разряда бессмысленных и невозможных. Стыковка возможна. Нижняя "причальная балка" у линейного крейсера имеет длину около километра и предназначена как раз для стыковки с крупными кораблями. Однако "притереть" к ней сразу три ракетоносца, один из которых "кабир", да и два других — не мелкие, задача отнюдь не тривиальная. Реализуемая, но непростая. И смысл в этом, как ни странно, тоже есть. Крейсер-то без хода. А ну как что-то пойдет не так, и эвакуатор прыгнет куда-нибудь не туда, куда следует? Три вооруженных ракетоносца — это сила. Но ключевое слово здесь — "вооруженный".
— Принято к исполнению, — коротко отрапортовал Эрик. — Имею несколько вопросов.
— Спрашивайте, — разрешил командный центр.
— У нас нет боеприпасов и горючего. Как будем решать этот вопрос?
— Дождемся транспорта, пополните. Еще вопросы?
— Так точно! — В голове нарастала боль, и перед глазами все предательски плыло.
— Слушаю вас.
— У нас во всех экипажах много раненых и убитых. У меня, например, в строю всего трое, включая меня. Нужно пополнение.
— Пополним людьми из своей команды, раненых и убитых заберем. Это вас устроит?
— Так точно.
— Еще вопросы?
— Мы никогда не стыковались к крейсеру. Потребуется плотное сопровождение.
— Будет вам плотное сопровождение. Еще что-то?
— Никак нет.
— Тогда, решено, — подвел итог командный центр крейсера. — Ждем транспорт.
"Ждем…"
Эрик чувствовал себя ужасно. По идее, стоило бы вколоть себе "раствор номер 3" и заснуть часов на десять. Но максимум, что он мог себе позволить, это подремать до прибытия транспорта. Беда только, что задремать он тоже не сможет. Очень сильно болит голова. Зверски ломит плечо, печёт ногу, словно к бедру приложили раскаленное железо. Когда прорывались к халифатскому "недокрейсеру", какой-то мелкий осколок пробил внутренний корпус аккурат над ложементом Эрика. Сам, к счастью, застрял в основании автоматической пушки, но на Эрика просыпался дождь вторичных осколков. Удар по голове оказался крайне болезненным, но шлем устоял, и плечевые фиксаторы уберегли шею. С плечом и бедром получилось уже не так хорошо. Осколки покромсали бронированный комбинезон, и когда через несколько минут — Эрик как раз успел за это время взорвать халифатский "недоскрейсер", — до него добрался Люк, костюм высокой защиты пришлось снять. Все равно никакого толка от него теперь не было. Но зато второй пилот добрался до ран. Обе оказались неглубокими и неопасными, но крови Эрик потерял, что называется "ведро". Люк обе раны дезинфицировал и заклеил, и чтобы вернуть командиру хотя бы средней руки боеспособность, сделал то, что предписывал регламент: дал средство, форсирующее работу кроветворных органов, добавил к этому
Возможно, — и даже скорее всего, — это было ошибочное решение, поскольку в крови Эрика и так было полно боевой химии, но сделанного не воротишь, и он чувствовал себя сейчас не только напрочь разбитым, так еще и боли вернулись, только характер их поменялся. Тяжелая тупая боль начала спускаться от головы по позвоночнику, думать стало трудно, но и отключиться Эрик не мог. Так и болтался где-то между беспамятством и бодрствованием, пытался следить по приборам за пространством, чтобы понять, что и как теперь происходит в системе Парацельса, и время от времени выходил на связь с командным центром крейсера и двумя другими ракетоносцами.
Потом наконец пришел транспорт, и пришлось еще целый час ждать своей очереди. Но и это ожидание в конце концов подошло к закономерному финалу. Повинуясь приказам с транспорта, Эрик уравнял скорости и аккуратно "присел" между разведенными в стороны опорами причального комплекса, специально сконструированного под фрегаты и корветы разного типа. Сел, выбросил магнитные якоря, позволил причальной команде зафиксировать "кабир" между шестью поднявшимися вертикально опорами и передал управление Люку. Именно второй пилот принимал на борт противокорабельные ракеты, боезапас к артиллерийским автоматам и энергостержни для двигательных установок.
Эрик в это время сидел в крохотной кают-компании "Лота 3", следил за происходящим через систему связи, имевшую терминал, подвешенный прямо над "камбузом" — машиной, которая варила горячие напитки и разогревала готовые рационы, пил кофе и курил, хотя курение на борту ракетоносца не поощрялось. Вернее, было запрещено. Но в том состоянии, в котором находился Эрик, ему было глубоко наплевать и на устав корабельной службы, и на регламент по эксплуатации корабля. Так прошли еще тридцать минут. А потом была расстыковка, отход от транспорта и двадцатиминутное наблюдение за тем, как стыковались к крейсеру два других ракетоносца. Третьим шел "Лот 3", но места на "причальной миле" оставалось совсем немного, и выполнять маневр предстояло буквально с ювелирной точностью. И снова, как и всегда, Эрик взял себя в руки, отрешился от всего — от боли, от усталости, от переполнявшего его душу раздражения, — и поставил ракетоносец на предназначенное ему место.
На борту крейсера Эрик коротко представился дежурному офицеру, дал пояснения к тем данным, которые передал уже раньше в командный центр, и похромал искать тихое местечко, где можно было бы посидеть в тишине. Мысли путались, в душе скапливалась тьма, и, казалось, что боль в позвоночнике становится сильнее с каждым шагом. Тем не менее, Эрик не сдавался. Он уже твердо решил, что в лазарет не пойдет, но все еще не решил, станет ли разыскивать Веру. Видок у него был сейчас не тот, чтобы за девушками ухаживать. Во всяком случае, большинство тех, кого он встретил в коридорах крейсера, старались на него не смотреть и спешили пройти мимо. Те, кто все-таки смотрел, спрашивали, не нужна ли ему помощь. От помощи Эрик отказывался, но начинал понимать, что от сочувствующих взглядов нигде не спрячется. И, как ни странно, это последнее обстоятельство решило, наконец, спор, который Эрик вел с самим собой. Он решил, что стесняться глупо, а другого случая, возможно, уже никогда не представится, потому что война, а на войне, как на войне. В течении последних суток, этот крейсер могли взорвать не раз и не два, да и его ракетоносец выжил одним лишь чудом. Не говоря уже о том, что два ранения и удар по голове — это три несостоявшиеся смерти.
В ответвлении коридора Эрик увидел указатель на кантину. Доковылял до просторного зала, заставленного столиками, и встал в дверях, раздраженно рассматривая "толпу" людей, занятых приемом пищи по расписанию.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — перед ним стояла молодая женщина с погонами младшего лейтенанта.
Первым побуждением было послать ее подальше, но Эрик сдержался.
— Да, — кивнул он, отчего голову пробило такой болью, что его даже перекосило.
— Секунду! — выдавил он из себя, превозмогая боль.