Фотограф. Тяга к прекрасному
Шрифт:
***
Он закрыл глаза и сомкнул пальцы рук. Сердце колотилось, и кровь яростно пульсировала в висках. Он представил себе, как заманивает росомаху (агента Давид однозначно определил, как росомаху – зверя наглого и самоуверенного) заманивает в сарай, сбивает с ног нежданной подсечкой, и, усевшись на грудь и придавив руки коленями к земле, разбивает агенту голову. Удар за ударом
Фантазия удалась настолько яркой и достоверной в деталях, что разрядка получилась полнейшей. Вспышка, всплеск, а затем тишина. Блаженная тишина.
Сердцебиение утихло, навалилась дремота, приятная слабость в мышцах – невозможно даже пошевелиться. Засыпая, он подумал, что слабое место росомахи – её любопытство. Чрезмерное любопытство делает её уязвимой.
Ужинал дома. Порезал крупными дольками два помидора, мелко покрошил огурец. Листья салата порвал руками. Какой-то спец из телевизора так посоветовал, обещал, что будет вкуснее… Разницы во вкусе не заметил, но было приятно касаться пищи руками. Невольно вспомнил индусов: разноцветные пряности и высокие горы риса. Полукольцами порезал лук. Перемешал овощи и окропил их уксусом. Майонеза добавлять не стал – свиные отбивные получились жирноваты, а день уже клонился к вечеру. Нет, диеты Давид не соблюдал, скорее, прислушивался к голосу разума. Обильная жирная пища вечером испортила бы сон. А это, в свою очередь, следующее утро.
Когда мыл посуду заглянул в зеркало – оно висело около раковины. Увидел ничем не примечательное лицо. Среднестатистическое.
В молодости он зачёсывал волосы наверх, обесцвечивал чуб, отпускал усы, носил трёхдневную щетину в гарлемском стиле (кажется, это так называется). Иными словами, пытался выделиться из толпы. Ухищрения не делали его красавцем, но доставляли хлопоты. Мешали чувствовать себя собой.
Тогда он сбрил усы и бороду, волосы причесал набок. Стал обычным. В худшем смысле этого слова – серым.
"И очень хорошо, – подумал, ещё раз посмотрев в зеркало. – Охотник и должен сливаться с окружающей средой".
Фраза понравилась, и он подумал, что стоит целую главу своей книги посвятить искусству маскировки и мимикрии.
После ужина сварил кофе и включил телевизор. Большинство программ шло на прибалтийских языках, которых он не знал. Тогда он приглушил звук и предался воспоминаниям. В этом доме они легко всплывали в памяти.
***
Не стоит думать, будто охота оканчивается с удачным выстрелом или сразу после свежевания туши. Воспоминания, рассказы и даже байки составляют значительную долю охотничьего наслаждения.
***
Ему было двенадцать… нет тринадцать лет. Они жили в коммунальной квартире. Дом определили под снос, и во всей громадной квартире остались только он с матерью и фельдшер с женой. Две запоздалые нищие семьи.
Фельдшера Давид совсем не помнил, тот часто уезжал в командировки, а когда возвращался – целыми днями спал. Лишь к ночи просыпался, шаркал тапочками в коридоре, чесал спину рукоятью щётки и пил на кухне холодную воду из-под крана. Это был человек-призрак. Его самого как бы не существовало, но оставались признаки его пребывания в помещении. Например, окурки в баночке из-под тушенки или запах табака на кухне. А ещё он громко звал жену, если в туалете заканчивалась бумага.
Его жена, напротив, запомнилась в деталях. Когда фельдшер уезжал, а мать уходила на работу, эта женщина любила ходить по квартире в полупрозрачном халате, наброшенном на голое тело. Шелковый халатик с огромными нарисованными маками. Соски совмещались с пестиками, и от этого маковые цветы казались ещё натуральнее. Живее.
Однажды Давид наблюдал, как жук лазает по траве. Дело было на лугу. Жучок бежал по одной травинке, перепрыгивал на другую, разворачивался, делал несколько шагов и снова менял стебель. Это довольно трудно – передвигаться по траве, когда ты такой маленький. Получалось, что не каждая смена пути (травинки) вела жука в правильном направлении. Иногда будто бы верное ответвление стебля заводило насекомое совсем в другую "неправильную" сторону и приходилось возвращаться.
Конец ознакомительного фрагмента.