Фотографическая карточка
Шрифт:
— Совершенно верно, крестный. Тайна, которой Джон окружает свои дела, делает меня несчастной.
— Я вообще не могу его понять, — заметил старик, ерзая в кресле и вертя в руках тяжелые очки в золотой оправе. — Я здесь только год и прежде твоего мужа не знал… Но скажи мне, кто такая твоя компаньонка? Откуда она взялась? Конечно, она, должно быть, девушка хорошая, но кто ее рекомендовал?
— Откуда мне знать? — ответила миссис Фосдайк. — Мисс Хайд рассказывает о себе очень скупо. Ее родные не богаты. Джон, зная, что мне скучно оставаться без него одной, — и очень хорошо, что он подумал об этом, — предложил мне взять
— Она очень мила и прекрасно себя держит, с этим я согласен, только слишком хороша собой. Немногим дамам понравилось бы это в компаньонке.
— Не говорите пустяков, крестный, — резко оборвала его миссис Фосдайк. — Джон никогда не огорчал меня в этом отношении, а Бесси Хайд не кокетка.
— Конечно, душа моя, конечно, но все же кто она такая?
— Боже мой! Какое нам до этого дело? Она премилая девушка, и кто ее отец — простой доктор или кто другой, — не имеет никакого значения! — воскликнула миссис Фосдайк, притопнув ногой с излишней, может быть, горячностью.
Ненасытное любопытство крестного порой раздражало миссис Фосдайк, а иногда, к несчастью, возбуждало в ней недоверие к мужу. Как говорится, вода камень точит. Если в деталях разбирать каждый поступок, подозрительность неизбежна. Именно это чувство постепенно охватывало миссис Фосдайк. Она испытывала весьма естественный интерес к тем делам, которые заставляли ее мужа так часто отлучаться из дома. Когда же она поняла, что ее муж терпеть не может расспросов, то, как женщина благоразумная, примирилась с этим. Через некоторое время Джон поинтересовался у жены, не хочет ли она взять молодую компаньонку, ведь детей у них не было. Миссис Фосдайк выразила мужу признательность за заботу и нашла девятнадцатилетнюю Бесси Хайд веселой и милой девушкой с прекрасным характером.
Так как же случилось, что миссис Фосдайк, в сущности, женщина честная и добрая, позволила такому отъявленному болтуну и сплетнику, как мистер Тотердель, постепенно воспламенить ее воображение и пошатнуть ее здравый смысл?
С тех пор как старик удалился от дел, он большую часть времени посвящал крестнице, и хотя миссис Фосдайк не приходила от этого в восторг, она все же имела весомые основания терпеть его: у старика, без сомнения, был порядочный капиталец. Но постоянное желание мистера Тотерделя что-нибудь разузнать возбудило недоверчивость в миссис Фосдайк. Она стыдилась этого чувства, но не могла удержаться от того, чтобы не высказать свои подозрения именно тем, от кого их следовало скрывать, — мужу и Бесси. Джон Фосдайк, всегда выходивший из себя при любых намеках на его отлучки, без труда догадался, кто подстрекал жену к подобным разговорам, и стал настолько резок и неприветлив с Тотерделем, что более тактичный человек перестал бы бывать у него вовсе. Но этот старик привык встречать отпор в своем неизменном стремлении досконально все разузнать. Мистер Тотердель, потеряв всякий стыд, не хотел понимать сарказма, направленного в его адрес, так что единственным способом освободиться от него было запретить ему приходить в дом. Но не пускать к себе родственника жены в провинциальном городке довольно трудно. Хотя Джон Фосдайк не боялся общественного мнения, он, однако, понимал, что, закрыв свой дом для Тотерделя, он не зажмет рот старому болтуну.
Лицо Джона омрачилось, когда, войдя в гостиную, он увидел предмет
Смуглый, крепкий, румяный, почти без седины в черных волосах, с глазами зоркими, как у ястреба, Джон Фосдайк и внешне казался тем, кем был на самом деле, — счастливчиком. Добродушный тон обезоруживал подозрения, внушаемые его хитрым взглядом, голос же у него был великолепный, густой и мягкий.
— Здравствуйте, мистер Тотердель, — сказал он, входя. — Какие новости сегодня?
— Ничего не слышал, решительно ничего, и Мэри говорит, что ничего не слыхала. А что-нибудь интересное наверняка произошло. Вы сами что слышали, любезный друг?
— Ничего. Я нигде не бываю, кроме своей конторы и комиссии, учрежденной по поводу устройства театра. Конечно, есть препятствия, но мы их преодолеем, главное — проявить упорство и настойчивость, а мне их не занимать.
— Крестный уверяет, что театр в Бомборо не окупится, Джон, — вмешалась миссис Фосдайк.
— Позволь спросить, что мистеру Тотерделю известно о театрах и Бомборо? Он здесь не больше года, а я прожил тут пятнадцать лет.
— Я и не предполагал, что вы знаете толк в театрах, — заметил старик.
— Я был знаком со многими актерами и в молодости очень любил театр, да и теперь иногда бываю там, когда езжу по делам в Лондон, — не без желания уколоть ответил мистер Фосдайк.
— Тогда тебе должно быть очень стыдно, Джон, не брать меня с собой — ты ведь знаешь, как я люблю театр, — заметила миссис Фосдайк.
— А! Вы в молодости общались с актерами? С чего это вдруг? — поспешно спросил Тотердель. — Как вы сошлись с ними? Расскажите, это должно быть очень интересно.
— Не имею ни малейшего желания удовлетворять ваше любопытство, — возразил юрист. — Я упомянул об этом только для того, чтобы доказать вам, что кое-что смыслю в театральном деле. А сопровождать меня, Мэри, в моих деловых поездках совершенно невозможно. Я не всегда знаю, придется ли мне заезжать в Лондон, и, как я уже говорил, тебе это будет неудобно.
— А все-таки хоть раз мне хотелось бы съездить, — упорствовала миссис Фосдайк как истинная дочь Евы, готовая вынести все, лишь бы подсмотреть, чем без нее занимается любимый человек.
— А приятные знакомые эти актеры? — спросил Тотердель, встрепенувшийся, почуяв возможность заглянуть в прежнюю жизнь Фосдайка, относительно которой тот был весьма скрытен; даже жена очень мало знала о жизни Джона до его приезда в Бомборо, и это-то неведение крестницы, главным образом, и разжигало любопытство старика.
— Познакомьтесь с ними и судите сами, — отрезал Фосдайк, начинавший терять терпение.
— А много у вас в конторе дел-то? — продолжал выспрашивать докучливый Тотердель.
— Какие у меня могут быть дела? Об этом и говорить не стоит, — бросил юрист. — Я пойду взгляну на розы, Мэри. Пришли за мной, когда подадут чай.
— Это очень странно, — заметил Тотердель, когда Фосдайк вышел, — но мисс Хайд ушла туда же полчаса тому назад. Дурной характер у твоего мужа, душа моя, да и манеры дурные. — И старик откинулся на спинку кресла с самой добродушной улыбкой.
— Характер у него совсем не дурной, — вспылила миссис Фосдайк, не позволявшая никому, кроме себя, подмечать недостатки мужа. — Он терпеть не может расспросов, а вы только раздражаете его.