Фраер вору не товарищ !
Шрифт:
Доверенные дружки расселились по колониям, и Валера легко нашел новых. Работать он категорически отказывался, поэтому предпочитал руководить. Для начала немногочисленной шайкой, а потом и целой бандой. Развернувшись и окрепнув, Валера не стал ограничиваться квартирами и перешел на магазины и предприятия. А уж когда дали волю предприимчивым людям, для Валеры и его банды работы стало невпроворот. К тому времени партия пришла в негодность, и папашку отправили на заслуженный отдых. Валера понял, что отмазывать больше некому, и решил сам в дела не лезть, а держаться за спинами своих парней. Постепенно он собрал вокруг себя несколько десятков молодых отмороженных бездельников и стал некоронованным авторитетом, с которым не считались
Валера положил трубку и улыбнулся. Задрав ногу на ногу, он сидел в глубоком кресле и держал в толстых пальцах сигару. Любил почувствовать себя хозяином жизни, а ещё больше показать, что является таковым. За его спиной на стене красовалось живописное полотно, изображающее внушительных размеров голую бабешку, развалившуюся на диване в соблазнительной позе. Все стены своей квартиры он до потолка увешал картинами современных мастеров всевозможных стилей: от чистого сюра до убогого примитивизма. На тумбочках и полочках в изящном беспорядке красовались всякие антикварные штучки: статуэтки, вазочки, канделябры. Сразу бросалось в глаза, что хозяин хоть и не обладает изысканным художественным вкусом, но имеет для удовлетворения амбиций достаточные материальные средства. Во всем этом проявилась его застарелая любовь к роскоши, да и воспоминания безоблачного детства.
– Бурый затряс хвостом, - сказал он, попыхивая сигарой.
– Я даже слышал, как дрожала трубка и стучали зубы. Он запаниковал, это однозначно. Теперь будет дергаться и рано или поздно сорвется. И тогда сделает неверный шаг, который будет стоит ему жизни. Он уже ничего не может. Все, сдохся! За ним никто не стоит. Посильней надавим, и сам уйдет. Если не уйдет, уберем с дороги.
– Что он тебе предложил?
– уточнил сидящий напротив Чекунь.
– Забил стрелку в девять у Лысого. Побазарим о делах. Если он начнет свару, придется утихомирить. Возьмешь на себя Боксера. Если сам не справишься, зови на помощь Колюню и Дубаря. Втроем завалите. С его бычками, надеюсь, наши ребята справятся. Ну, а мне Бурого пальцем ткнуть, и он труп. Потом отцам скажем, сам полез. Он ведь стрелку забил, не я.
– Давно надо было их разогнать, Валер, - согласился Чекунь.
– Чё ты с ними все сюсюкался? Бурого убрать, мордоворота завалить, и все их ребята сами к нам перебегут. Если они пушки повынимают, тогда всех отработаем. Лично Боксеру маслину закатаю.
Груздь задумался, посасывая сигару и пуская дым.
– А там, как на войне, все трофеи победителю, - промычал он.
Во многих городах ещё сохранились памятники вождю мирового пролетариата. В Белокаменске их было три. На центральной площади имени этого памятника, на площади перед вокзалом и в городском парке культуры и отдыха. Вечерами в парке было пусто. Люди предпочитали не гулять по темным аллеям, боясь нарваться на хулиганье. Но хулиганья никакого и не было, поскольку в парке рядом с памятником лысому пахану то и дело проходили разборки вооруженных людей, выбравших для себя призвание обитателей "больших дорог".
Среди темных деревьев возвышался знакомый силуэт с поднятой вверх рукой и зажатой в ней кепкой. То ли он махал ей на прощанье исчезающему в тумане истории пролетариату, то ли показывал запоздавшему гуляке в направлении выхода. Тем не менее лучшего места для разборок трудно было придумать, и даже патрульные менты обходили его стороной.
Ровно в девять к памятнику подъехал темно-серый "мерседес" Махрова с Боксером за рулем и двумя парнями, неудавшимися чемпионами-тяжеловесами. Следом подкатил вишневый "лендровер" ещё с тремя молодыми бойцами, тоже, по всей видимости, имеющими за плечами различные спортивные соревнования. Через пять минут подлетел темно-зеленый джип "гранд чероки". Из него легко по-спортивному выскочил рыжий Чекунь и вылезли двое качков, следом за ними солидно выбрался Груздь. Рядом с джипом пристроилась черная "ауди". Из неё вывалились ещё четверо упитанных парней в застегнутых наглухо черных кожанках. Оружием не размахивали, но, видно, держали по карманам наготове. Обе группы сгрудились напротив друг друга, закурили и принялись трепаться вполголоса, чтобы не было слышно конкурентам. Махров кивнул Груздю, и они удалились к подножию памятника для серьезного разговора. Братки остались у машин, переглядываясь и переговариваясь.
– А сейчас руки трясутся, Чекунь?
– крикнул Боксер.
– Ну что, все ещё похмельная дурость в башке? Давай налью? У меня в машине есть пару пузырей. Ты что предпочитаешь: джин, виски, самогон, бормотуху?
– Я кефир пью с похмелья, - крикнул в ответ Чекунь.
– Очень помогает. И вообще полезно для здоровья. Сразу реакция быстрей и удар более точный. Сразу раз - и в гроб!
– Он махнул сжатым кулаком.
Тем временем авторитеты беседовали по душам в тени гранитного постамента.
– Зря ты это затеял, Валер, зря, - огорченно говорил Махров.
– Никому от этого не будет лучше. Ни тебе, ни мне. Ты же не фраер какой-нибудь, знаешь, к чему это приведет.
– О чем ты толкуешь, Сергеич?
– удивлялся Груздь.
– Если я что-то делаю не так, говори. Я послушаю. Мы за этим здесь.
– Не крути бейцалы!
– Махров пронзительно смотрел ему в глаза. Знал, что его взгляд раньше нагонял страху на фраеров и валил женщин наповал. Но сейчас времена изменились: смотри, не смотри - никакого эффекта. Женщины не реагируют, воры тем более.
– Это ведь наш район. По закону. Закон пока никто не отменял. Мы уйдем, Валер, а закон останется. Это Конституцию по сто раз переписывают, а наш закон один раз написан - кровью.
– Да ладно тебе, Сергеич!
– Груздь со злостью отбросил окурок.
– Никто твой закон уже не читает. Мы туда первые пришли, вот и весь закон. Хочешь поперек идти, столкнемся лбами. Кто пойдет дальше, будет решать сила.
– Я старше тебя, Валер. И знаешь, уже не хочу крови. Нагляделся и напускался. А ты ещё молодой. Тебе меня не понять. Ты готов идти по трупам. Но я не такой слабак, как тебе кажется. У меня сила есть. Не кулаки, хотя и это найдем. Я тебя смести могу в один момент. Сам не заметишь, как в канаве окажешься с дыркой в башке. Я тебе не угрожаю, пойми. Я предупреждаю. Но я не хочу этого. У меня есть другая сила. Одно слово скажу, и тебя уберут. Будешь грузчиком работать. Все! Больше ничего не дадут. Не лезь против закона.
– Плевал я на твой закон!
– окрысился Груздь.
– Этот район ничей. Туда никто раньше не совался. Рабочий квартал. Одна нищета живет. А мы этих ребят давно пасли. Так что они наши пасынки. А твоих костоломов они знать не знают.
– А Черновца тоже ты пас?
– взорвался Махров.
– Может, и бабки ему давал на раскрутку? Может, ты его от разных собак охранял, которые его за задницу кусали? Он мне всем обязан. Если бы не я, его бы смели давно.
– Слушай, Сергеич, - усмехнулся Груздь, - ты какой-то сегодня чумовой! Кто на тебя наехал, скажи? Я ему сам морду набью! Чтобы я на твоего Черновца вонючего наезжал? Да ты чё в самом деле!
– А зачем сегодня приканал к нему в салон? На голых баб посмотреть, что ли? Или вдруг стал модами интересоваться?
Груздь улыбнулся и похлопал Махрова по плечу. Махрову эта фамильярность не понравилась, и он скинул его руку, отодвинулся подальше. Валера усмехнулся.
– Стареешь ты, Сергеич. Мнительный стал. Юбилей у меня на носу, тридцать пять стукнет скоро. Я Черновцу твоему костюм заказал пошить. А он сразу жаловаться побежал! Ну и ссыкун! Не уважаю я таких людей трусливых. Ты уж не обижайся, Сергеич. Но таких людей учить надо. Я твою долю брать не буду. Он мне мою платить будет.