Фраер вору не товарищ !
Шрифт:
– Это точно, - хмыкнул Чекунь.
– Один хрен, чем торговать. Хоть гробами, хоть покойниками. Они нам бабки, мы им труп.
Валера тяжко вздохнул.
– Другое погано. Если это все к кому-нибудь из наших авторитетов долбанных попадет. Бурому или Мирону. А там компра на них. Такой вой поднимут! Отстреливаться придется.
– Вот и разбирайся теперь, к кому твои бумажки попали, - отвернувшись, заметил Чекунь.
Валера схватил его за отворот кожаной куртки, притянул к себе, дыхнул в лицо.
– Вот ты и разберись, к кому!
А разбираться было поздно. К этому времени несколько человек под руководством
Через час папки с документами и целая пачка распечатанных с дискет данных уже лежали на столе полковника Самохина. Ему хватило беглого взгляда, чтобы понять неоценимую важность этих бумажек в черных кожаных папках. Материала вполне хватало на то, чтобы завести дела как на самого Груздя, которого давно и безрезультатно пасли, так и на других городских авторитетов. Самохин листал бумажки с цифрами и закодированными фамилиями и видел за ними недавние преступления, зачисленные в безнадежные висяки. Теперь картина вырисовывалась вполне конкретная: кто и сколько платил, кто кого когда убрал, кто какую территорию контролировал. Он никак не мог понять, что толкнуло незадачливых воришек на такое рискованное дело. Ведь залезли они не к народному артисту, а в квартиру человека, который мог сам без помощи органов спокойно арестовать, судить и привести приговор в исполнение. Одного из них Самохин знал лично с тех незапамятных времен, когда всех криминалов в городе можно было пересчитать по пальцам. Именно он посадил Карася, и после отсидки тот вроде бы не работал по профессии. Значит, решил сходить напоследок. Все говорило за то, что в исчезнувшем "опеле" сидел солидный заказчик, пожелавший даже самолично присутствовать на деле.
– Неужели старый опытный домушник не знал, к кому он лезет?
– задал Самохин вопрос самому себе и сидящему у окна капитану Суркову.
Тот стряхнул пепел с сигареты и пожал плечами.
– На этот вопрос может ответить только он сам.
Самохин с ним полностью согласился, вызвал конвойного, и через несколько минут старый вор Карась уже сидел на стуле посреди кабинета, а полковник листал его личное дело, принесенное из пыльного архива. Сурков внимательно разглядывал этого человека, о котором когда-то слышал много интересного.
– Да, богатая у тебя биография, Карасев, - протянул Самохин.
– Три судимости. Теперь четвертая будет. Не надоело сидеть-то?
– Ничего, я привыкший, - пробубнил себе под нос Карась.
– Там проще, чем здесь.
– Это чем же проще?
– заинтересовался полковник.
– А там все равны. Нет ни богатых, ни бедных. Кто больше отсидел, того и уважают. А здесь стариков ни в грош не ставят.
– Интересная философия, - хмыкнул Самохин.
– У вас там, значит, сплошное братство, а здесь полное неравенство?
– Конечно!
– кивнул Карась.
– Народ довели до нищеты, а у самих морды жирные, в телевизор не помещаются.
– И добавил с пафосом: - Так всю страну разворовали, что порядочному человеку уже и украсть нечего.
– Это вы все разворовали!
– грозно проговорил Самохин.
– Такие, как ты! Расплодилось ворья. Если бы вас не было, народ бы давно богато жил.
– Ты прав, начальник. Еще как расплодилось. Только такие, как я, погоды не делают. Все настоящие воры, воры в законе, там.
– Карась показал пальцем в потолок.
– Воры правят страной. А мы только подворовываем.
– Они воруют, вы подворовываете, а вместе делаете общее дело.
– Так мы же с тобой живем в обществе нищих и воров, начальник. Либо ты нищий, либо вор. Только есть разные категории нищих и разные категории воров. Бомж, рабочий и директор - это просто разновидности нищих. А домушник, мэр и депутат - это разновидности воров. Если директор не хочет быть нищим - он становится вором и делает своих рабочих ещё более нищими. Так было всегда. При любом строе. Ты работаешь, работаешь, а начальник придет, хвать себе половину. Нахватает у всех, и ходит довольный. А ты наишачишься у станка - глядь, опять без порток.
– Это когда ты у станка ишачил?
– удивился Самохин, перелистывая страницы дела.
– Тут такого не записано.
– Да было дело по молодости, - махнул рукой старый вор.
– Потом плюнул, ушел с завода, решил, лучше воровать буду, как начальники. Чем я хуже?
– Может, и не хуже, - согласился Самохин.
– Вот и скажи нам, кто у вас ночью на деле начальником был?
– На каком ещё деле?
– удивленно вздернул брови Карась, словно его притащили сюда не из дома с обворованной квартирой, а вынули из постели, не дав досмотреть до конца кошмарный сон. Нет, возникший вдруг перед ним полковник Самохин явно не из сна, а из самой достоверной, безжалостной, неотвратимой реальности.
– Хватит отпираться, Карасев, - устало отмахнулся Самохин.
– Нашли мы на баллонах брошенных твои отпечатки. Старые, засохшие, но твои, несомненно. Так что перчаточки тебе не помогли. А уж на чердаке возле компрессора, куда ты сумку заныкал, столько твои ботинки по пыли натопали, что и без лупы было видно.
Карась вздохнул и опустил голову. Неоспоримые доказательства били не в бровь, а в самый что ни есть глаз. Оставалось только сознаться.
– Ну, что замолчал, Карасев?
– грубо прикрикнул Сурков.
– Кто у вас организатором был, спрашивают?
– Я!
– Карась поднял голову.
– Я же говорю, всегда хотел начальником быть.
Самохин недоверчиво покачал головой и усмехнулся.
– А кто же тогда на "опеле" удирал? Тебя, начальника, бросили, а сами удрали. Хреновый ты начальник, если твои подчиненные на тебя плевать хотели.
– Каком ещё "опеле"?
– прикинулся Карась.
– Мы на "шестерке" приехали. Она на улице стояла. Про какой вы "опель" говорите, без понятия!
– Не знаешь, значит. Ну, а ты хоть знаешь, в чью квартирку вы влезли?
Карась хмыкнул и, лукаво сощурившись, отвернулся, обвел глазами стены, брезгливо поморщился.
– Ты, Аркадий Михалыч, меня прямо за фраера держишь. Неужели я не знаю, в чью хату лезу? Бизнесмен там один живет, богатый, собака. Видали, сколько у него картин? Только мне эти картины по фигу. Деньжат хотелось слупить. Надоело на нищенскую пенсию кантоваться.
Сурков вскочил со своего места, подвалил к Карасю и навис над ним, пристально глядя в глаза и сжав кулак. Видно, хотел ударить ему по лицу, чтобы у задержанного больше не возникало желания отпираться, но вовремя сдержался, почувствовав на своем затылке строгий взгляд полковника.