Фрагментация
Шрифт:
Я уверен, что девушка ко мне неравнодушна. Она все время улыбается. Ее круглое веснушчатое лицо испускает тонкие солнечные лучи бескорыстной симпатии. Я нравлюсь ей! Это точно. Тем более у меня интересные диагнозы и дар свыше. Девушка принесла мне новые книжки и аккуратно разложила их на столе с облупленной лакировкой. Мы сидим друг напротив друга в маленькой комнатке три на шесть метров, где я живу последние три года. Стол расположен неудобно между тремя пружинистыми кроватями. Одна из них моя, а другие – моих соседей. На столе мы обычно играем в фантики или рисуем, или просто ковыряем полировку.
Сейчас на столе лежат пять книг. Я внимательно читаю названия и имена авторов. На первой изображена тень какой-то неведомой мне птицы. Птица со смешным хохолком и длинным коричневым хвостом парит над озером, вокруг которого
Я решаю как-то разрядить атмосферу, поворачиваюсь к работнице, смотрю на нее в упор и говорю:
– Трагиномичная габорская липа… – Я выдерживаю паузу и повторяю: – То есть трагикомичная заморская пила. Вы на нее похожи.
Социальная работница встает и переминается с ноги на ногу.
– Он сегодня с самого утра не в духе, – говорит она, – не стоит его долго оценивать.
Девушка начинает с ней спорить. Говорит что-то насчет социальной адаптивности. Я знаю, если она продолжит спорить, они поругаются и ее сюда больше не пустят. Это значит, что я не получу новые книги. Меня охватывает волнение. Я резко поднимаюсь и говорю, что возьму почитать первые три книги. Остальные пусть она принесет с собой в следующий раз. Девушка соглашается, говорит работнице, что мое анкетирование нужно по возможности скорее закончить. Работница ссылается на мою эмоциональную нестабильность. Я не спорю. Меня переполняет ненависть к ней, но я сжимаю зубы, молча забираю книги и выхожу из комнаты. Жаль, девушка не может оценить силу моей воли в тот момент. Я бы получил наивысший бал в соответствующей графе анкеты.
Прошло два часа. Я уже успел пообедать и перекинуться в картишки c Эвальдом. Он чертовски хорошо играет в «подкидного». Правда, после трех партий у него оживают фигурки на картах, и приходится сворачиваться. Я подхожу к окну и наблюдаю, как девушки-«оценщицы» собираются на поляне перед нашим лесным домом. Они что-то обсуждают перед тем, как сесть в машину. Будто не торопятся покинуть это унылое место. Моя оценщица поворачивается и смотрит на наш дом. Замечает меня в окне, улыбается и машет рукой. Я улыбаюсь ей в ответ и показываю два растопыренных пальца. «V» значит вендетта. Я смотрел когда-то фильм с таким названием.
Я всегда жду вечера. Сумерки дарят мне силы и вдохновение. Особенно если есть новые книги. Иногда я добираюсь до книг только ночью. Потому что пока дождешься, когда заснут мои сумасшедшие соседи, кажется, что сам «двинешься». Взять, к примеру, Ивара, парня с жутко скрюченными руками и постоянной пеной на пухлых губах. Он беспрестанно крутится и теребит одеяло. К этому еще можно привыкнуть. Другое дело Аскольд, взрослый и очень странный экземпляр. Он всегда прячется в шкаф, когда я вечером включаю ночник. Чтобы его не пугать, приходится читать книги под одеялом с помощью карманного фонарика. Тем более у нас режим. После десяти свет должен быть выключен. Свет фонарика слегка пробивается из-под одеяла. Но Аскольд уже спит. Это хорошо. Если он не будет спать, то засядет в шкафу и станет громко скрипеть зубами. Их у него, правда, почти уже не осталось. Недостаток кальция. Единственный, кто мне не мешает, это Эрвин, худой сутулый парень, очень спокойный. Он никогда не спит ночью, лежит и смотрит в потолок своими грустными голубыми глазами, бездонными, как море и его горе. У него точно оно есть. Иначе невозможно быть таким грустным. Правда, какое это горе, не узнать. Эрвин не разговаривает с десяти лет.
Я немного дрожу от волнения и предвкушаю свое очередное путешествие. Потом я натягиваю одеяло на голову, кладу включенный фонарик под подбородок и сгибаю колени, чтобы образовать пространство для разложенных книг. Я кладу на каждое свое согнутое колено по книжке, а третья располагается на моем животе. Я по очереди открываю их и начинаю перелистывать страницы, выхватывая лучом фонарика разные фрагменты текста. Постепенно буквы начинают светиться и слетать с книг. Буквы то сбиваются, то разлетаются в стороны, словно маленькие оранжевые вихри, а потом снова собираются. Из них получаются новые слова. Я выхватываю буквы и совсем не задумываюсь о тексте. Листаю страницы и складываю новую историю. Ее начало и конец мне неизвестны. Об этом ведает лишь волшебный поток. Он окутывает меня приятным теплом. Проходит несколько минут или часов, и все одеяло пестрит мелким текстом. Жаль, сегодня я не могу записать его. Правую руку опять скрючило. Ничего. Я прочитаю его и запомню. Запишу потом, когда мне станет лучше.
Алекс (преступление)
Спустя пять часов, проведенных в изоляторе, Алекса наконец-то вызвали на прием к психокорректору. Он шел по длинному серому коридору, пытаясь понять, за какие грехи его арестовали. Достойные поводы никак не хотели приходить в голову. За исключением одного – он регулярно увлекался порноквестами. «Да уж, мозгоправ причины найдет, будь уверен. В “Три К” 1 никого еще просто так не забирали», – подумал Алекс. В свои шестнадцать он смотрел на жизнь философски и казался себе законченным неудачником.
1
Комиссия по контролю качества населения.
Санитар отворил дверь и впустил Алекса в просторный кабинет. За пластиковым столом сидел приятный молодой человек в белом халате. Он смотрел в окно, будто стараясь разглядеть что-то приятное в желтой кирпичной стене напротив. Обернувшись на Алекса, он приветливо указал на стул и скользнул рукой по экрану планшета.
– Александр, вы хорошо знаете современную историю? – спросил он.
Алекс заерзал на стуле. Если честно, то по истории он никогда не блистал хорошими результатами.
– Так себе, господин доктор.
– Я бы попросил тебя рассказать все, что ты знаешь о Великой революции и программе подавления насилия?
– Ну… – Алекс попытался вспомнить скучные монологи школьного учителя. – После Четвертой мировой сильно возросла преступность. Многие люди и страны продолжали воевать. Потом… Мне кажется, в 2098 году возник Орден гуманистов. С начала они просто проповедовали милосердие. Внедряли разные зомбирующие баннеры в виртуалку, пытались колонизировать другие планеты. Но у них ничего не получилось. А потом с нами случилась страшная напасть – появились войды. То ли гуманисты их создали, то ли они появились сами по себе. Войды были веществом… – Алекс умоляюще посмотрел на доктора: – Извините, я плохо помню.
– Ничего, ты хорошо рассказываешь! – Доктор ободряюще улыбнулся. – Я тебе немного помогу. Войды были сверхъестественным явлением, неким психоэнергетическим полем, природа которого непостижима. Очевидно было лишь одно – там, где они появлялись, бесследно исчезали люди. А появлялись они там, где совершалось насилие, будь то война или уличная драка. Теперь продолжай ты!
– Хорошо, – согласился Алекс и продолжил: – Из-за этих войдов пропало очень много людей. За десятилетие население нашей планеты сократилось более, чем втрое. Исчезли все армии, преступники и полиция. Дело дошло до того, что стоило двум людям на улице сильно поругаться, как над ними появлялись облачка прозрачной ряби, и люди сразу же бесследно исчезали. Испарялись… Началась паника. Люди боялись выходить из дома. И тогда Орден гуманистов затеял революцию. Никто особо не воевал. Просто договорились об объединении всех стран в Федерацию и создании специальной программы. Как ее?.. – Алекс запнулся.