Фрагменты
Шрифт:
Вместо зала Сената сейчас использовался актовый зал Старшей школы Ист-Мидоу — школа уже несколько месяцев как закрылась, так почему бы и нет? «Конечно, — думал Маркус, — здание — это меньшее, что поменялось с тех времён. Бывший ранее лидером Голоса человек теперь заседает в Сенате, а двое экс-сенаторов находятся под следствием.» Маркус стоял на цыпочках, но зал был заполнен до отказа, мест на всех не хватило и многим людям пришлось стоять. Казалось, каждый житель Ист-Мидоу пришёл посмотреть на вынесение приговора Уейсту и Деларосе.
— Меня сейчас вырвет, — сказала Изольда, схватив Маркуса за
— Я не смеялся.
— Я беременна, — сказала Изольда. — И обладаю суперспособностями. Я носом чую, о чем ты думаешь.
— Носом?
— Мои суперспособности весьма ограниченны, — сказала она. — А теперь серьезно, мне нужен свежий воздух, а иначе в этой комнате станет даже более гадко, чем сейчас.
— Хочешь выйти на улицу?
Изольда покачала головой, закрыла глаза и стала медленно дышать. По ней еще не было заметно ее положения, но токсикоз у нее был просто ужасный — вместо того, чтобы набирать вес, она его сбрасывала, потому что ее организм не принимал еду. Сестра Харди грозилась положить ее в госпиталь, если это вскоре не изменится. Изольда взяла недельный отпуск, чтобы отдохнуть и расслабиться, и это ей немного помогало, но девушка слишком интересовалась политикой, чтобы пропустить такое слушание, как сегодня. Маркус оглянулся на заднюю часть аудитории, увидел возле открытой двери стул и потянул к нему Изольду.
— Простите, сэр, — тихо сказал он. — Вы не позволите моей подруге присесть на этот стул?
Мужчина на нём даже не сидел, просто стоял перед стулом, но на Маркуса он взглянул раздраженно.
— Кто не успел, тот опоздал, — низким голосом сказал он. — А теперь помолчите, чтобы я мог послушать.
— Она ждет ребенка, — сказал Маркус и довольно кивнул, когда манеры поведения мужчины изменились буквально за пару секунд.
— Что же вы сразу не сказали? — Мужчина шагнул в сторону, предлагая стул Изольде, и пошел поискать себе другого места. «Работает безотказно», — подумал Маркус. Даже после отмены Акта Надежды, который объявлял беременность обязательной, с девушками и женщинами в положении все еще обращались как с чем-то священным. Теперь, когда Кира нашла лекарство от РМ и появилась надежда, что младенцы смогут жить дольше, чем пару дней, подобное отношение стало еще более часто встречаться. Изольда, обмахивая лицо, присела, а Маркус встал за ее спиной, где он не заступал ей поток воздуха. Он снова поднял глаза и посмотрел в переднюю часть комнаты.
— ... это как раз то, что мы пытаемся пресекать, — говорил Сенатор Товар.
— Вы не можете говорить об этом всерьез, — произнес новый сенатор, и Маркус сосредоточился, чтобы получше его слышать. — Вы были лидером Голоса, — сказал новоназначенный Товару. — Вы угрожали начать, а если взглянуть с определенной точки зрения, то и начали, гражданскую войну.
— То, что насилие порой — необходимость, не значит, что оно — благо, — произнес Товар.
— Мы сражались, чтобы предупредить злодеяния, а не чтобы наказывать...
— Смертная казнь, по своей сути, и есть предупредительная мера, — сказал сенатор. Маркус моргнул — он и не знал, что в случаях Деларосы и Уейста рассматривалась казнь. Когда на свете остается только тридцать шесть тысяч человек, ты не станешь казнить их налево и направо, будь они преступниками или нет. Новый сенатор жестом указал на пленников. — Когда эти двое умрут за свои преступления, в таком небольшом обществе, как наше, это отразится на каждом, и подобные преступления вряд ли повторятся.
— Они совершили эти преступления, используя свою власть как сенаторов, — сказал Товар.
— На ком именно, вы хотите, чтобы отразился приговор?
— На каждом, кто считает человеческую жизнь не более чем фишкой на покерном столе, — произнес мужчина, и Маркус почувствовал, как в комнате возросло напряжение. Новый сенатор холодно уставился на Товара, и даже в задних рядах комнаты Маркусу был понятен угрожающий подтекст: этот мужчина казнил бы Товара вместе с Деларосой и Уейстом, если бы мог.
— Они делали то, что считали правильным, — сказала Сенатор Кесслер, одна из тех старых сенаторов, которые умудрились пережить скандал и сохранить свой пост. Из всего, что Маркус наблюдал сам, а также из тех интимных деталей, которые он узнал от Киры, он мог заключить, что Кесслер и остальные были так же виновны, как и Делароса с Уейстом — они захватили власть и объявили закон военного времени, превратив хрупкую демократию Лонг-Айленда в тоталитарный строй.
Они заявляли, что сделали это, чтобы защищать людей, и вначале Маркус с ними соглашался: человечество стояло перед угрозой исчезновения, и, кроме всего прочего, сложно было утверждать, что свобода важнее выживания. Но Товар и его Голос восстали, Сенат предпринял ответные действия, Голос ответил на них, и так продолжалось до тех пор, пока внезапно правительство не начало лгать своим людям, не взорвало свой собственный госпиталь и не убило тайно собственного солдата — и все в стремлении возбудить в людях страх перед выдуманной угрозой нападения Партиалов и заново объединить остров.
Официально было постановлено, что сердцем заговора были Делароса и Уейст, а все остальные всего лишь следовали их приказам — едва ли можно было наказать Кесслер за то, что она следовала за лидером, равно как и наказать солдата Армии за то, что он следовал за Кесслер.
Маркус все никак не мог определить, что он сам думал по поводу этого постановления, но совершенно очевидным казалось то, что этому новому сенатору оно совсем не нравилось.
Маркус пригнулся и положил ладонь на плечо Изольды.
— Напомни мне, кто этот новенький.
— Ашер Вульф. — прошептала Изольда. — Он стал представителем Армии вместо Уейста.
— Тогда все ясно, — произнес Маркус, выпрямляясь. Убей солдата, и станешь врагом армии на всю жизнь.
— «То, что считали правильным», — повторил Вульф. Он глянул на толпу, затем снова посмотрел на Кесслер. — И в данном случае они посчитали правильным убить солдата, который принес в жертву сохранности их тайн свое здоровье и безопасность. Если эти двое заплатят ту же цену, что и тот парень, то, возможно, будущие сенаторы не станут думать, что подобные действия могут быть «правильными».