Франц, дружочек…, Жене Жан

Франц, дружочек…

на обложку

Жене Жан

Шрифт:

Франсуа, голубчик, сделай все, о чем я прошу, это очень серьезно. Я ужасно боюсь. Рассчитываю на тебя и на Жана Декарнена. С наилучшими чувствами.

Жан.

28 июня 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте, idem. Тюремный штемпель: «Не более 4-х страниц по 15 строчек разборчивым почерком». На внутренней стороне конверта: Жене, 5/32.

Дружочек,

я несправедлив, в моем положении иначе и быть не может. Пойми меня правильно. Не сердись. Но должен признать, любовь моя, что ты действуешь несколько неуклюже. От тебя требовалось: продать мои книги, отдать половину денег Декарнену на передачи для меня, а на другую половину поехать отдохнуть в Вильфранш или куда-нибудь еще. Ты же все усложнил и сам запутался. Не начал с главного.

Но Деноэль, Кокто и другие — я им это припомню! Каковы, а? Деноэль не отвечает

мне три недели. Кокто присылает из Ниццы абсолютно холодное письмо! А с тех пор, как вернулся, — ни слова, не сообщил даже, привез ли мои рукописи. Дюбуа, придурок, имеет наглость заявлять, что меня ждет не ссылка, но приличный срок. Идиот! Чтобы меня не выслали ав-то-ма-ти-чески, я должен быть осужден на срок меньше месяца! Представляешь, какие чудеса таланта должен проявить мой адвокат! Я написал Гарсону и поблагодарил его. Взывать к Кокто и Деноэлю я устал — они меня не слышат. Не сомневайся: подлость Кокто по отношению ко мне никогда не будет оправдана его большим талантом. Можешь, кстати, показать ему это письмо. Он жалкий тип, и я его за это презираю. Он не велик, нет. Если я задел его своими выпадами, мне плевать, я даже рад.

Написал Декарнену, что делать с моими рукописями. Если хочешь, скажи ему, пусть передаст тебе «Галеру», хотя поэма и очень несовершенна. Напиши мне о «Похоронном марше». Ты о нем ни слова не сказал. Тебе не нравится? Тем не менее отнеси его Деноэлю и попроси издать брошюрой, как «Смертника».

Не понимаю, почему ты сидишь без гроша, имея мои книги, я же тебе сказал, чтобы ты тратил на себя деньги, которые за них выручишь. Дурак ты все-таки. И щепетильный не в меру по отношению ко мне. Продай на 10 000 фр. Вот тебе и деньги.

Когда получишь их, верни Кокто то, что он потратил на меня в Вильфранше. Это надо сделать, хотя срочности нет. И больше не разговаривай с ним обо мне. У меня есть друзья: Декарнен и ты. А этот — изрядная сволочь.

Жизнь здесь не такая занятная, как у вас принято думать. У меня на счету уже три драки. Пишу среди чудовищного бедлама, бумаги мои перетрясают каждые полчаса: не обыск, так потасовка. Невыносимо.

В третий раз сдаю анализ крови. Первые два раза доктор осматривал меня только на предмет сифилиса. Туберкулез его не интересовал. В конце концов я разозлился и дал понять, что вовсе не стремлюсь ему понравиться, тогда только он наконец сообщил в лабораторию, что искать надо палочку Коха. А чувствую я себя при этом скверно.

«Похоронный марш» я писал наскоро, наверное, это не шедевр. Я тебе объяснял почему. Но все-таки скажи два слова. Может, я ни на что, кроме похабщины, не способен. А мэтру Аното отнеси от меня Расина, полного, если можешь. Любое дешевое издание. Он очень образованный господин. Тебе понравится.

Целую.

Жан.

Поблагодари Тюрле и Лефевра-Понталиса.

1 июля 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте на одном сложенном пополам листке: внутри текст, сверху адрес.

Дорогой Франц,

Я удивлен, что от тебя до сих пор нет вестей. Не знаю даже, дошла ли до тебя поэма, которую я тебе послал, и исправления. Что касается меня, то я получил передачу и очень доволен. Сложность только в том, что из-за жары я должен слопать все это сразу. Тут у всех так. Все киснет, горкнет, но съедается. В понедельник был в суде. Видел Аното. Он сказал, что Гарсон все-таки будет меня защищать. Стало быть, не надо нести ему деньги. В суде меня поставили в известность, что я подлежу высылке. Я это и так знал. Еще я там услышал, что доктор Клод написал благоприятное заключение. Получил письмо от Кокто. Довольно милое. Умеет он пользоваться словами. Неужели ты не получил поэму? Странно.

Но все равно, вот исправления, которые надо внести:

Гл. II. «начальник» вместо «охранник»

Гл. VII. «новая смерть» вместо «бедная смерть»

Гл. XIII. «Со всем, кроме неба, прощаюсь навек» вместо «С миром живых я прощаюсь»…

Гл. XIII. «Радостная аврора» вместо «Утренняя заря»…

И вот еще, можешь ли ты отдать напечатать весь «Похоронный марш» <последние три слова вписаны вместо зачеркнутых строк: главы IX и XV целиком, но очень быстро. Я хочу, чтобы их приложили к моему делу, для председательствующего, пусть почитает заодно. Поэт защищается, как может.>

Расскажи мне, голубчик, что происходит за стенами тюрьмы. Пиши, я очень беспокоюсь, что от тебя нет вестей.

Мэтр Лериш, мой судья, разрешил мне иметь в камере рукопись («Чудо о розе»). Он очарователен, чудо, как любезен. Это уже хорошо.

До свидания, малыш. Целую тебя нежно. Жму руку.

Жан Жене.

Рисую на стене восхитительных юношей. Видел бы ты!

Перед тем как мне отправлять письмо, меня вызвали на свидание с Гарсоном. Он будет меня защищать, потому что ему звонил Жан. Он рассчитывает меня вытащить. Просил у меня экземпляр «Похоронного марша». Пожалуйста, отдай напечатать и пошли ему через Аното.

Спасибо, голубчик.

Жан.

Гарсон просил еще, чтобы я ему передал то, что ты обо мне пишешь. Сходи к Тюрле. Суд недели через две.

3 июля 1943 (почтовый штемпель). Письмо по пневматической почте на одном листе, idem. Адрес украшен нарисованным цветком «анютины глазки».

Франц, малыш,

Я ничего не понимаю в этой истории с принудительными работами [41] . Означает ли это, что ты должен охранять железнодорожные пути? Надеюсь, нет. Может быть, речь идет о твоих обязанностях в «Багатель» [42] , тогда чего тебя жалеть, тебе можно только позавидовать, учитывая, что ты продолжаешь получать пахнущие сеном письма от твоего дражайшего Агуцци. Я знаю, что тебе приходится много заниматься очень утомительной деятельностью, но боюсь, что ты слишком легко позволяешь втянуть себя в никому не нужные сложности. Надо отмести все лишнее. Ведя такой образ жизни, ты никогда не сможешь написать серьезного произведения. Кстати, как там «Эсхил»? И вообще твои хроники? А тебя еще вдобавок заставляют править мои писания! Тебе хоть платят? Скажи мне. Я не хочу, чтобы ты делал эту работу даром. Это было бы слишком: издатель получает бесплатных работников на том основании, что существует дружба. Я напишу об этом Деноэлю. Довольно и того, что тебя заставили бесплатно править рукопись. Поразительно, сколько вокруг подлецов. Хорошо, что ты заплатил Аното. Так вернее, потому что на Кокто я совсем не рассчитываю. Студентик [43] этот очень мил, но сахар надо потребовать. Очень мил также и Тюрле, хотя название [44] нелепейшее. Ты, собственно, считаешь так же. То, что ты говоришь о «Богоматери цветов», мне приятно, я рад, что при внимательном прочтении она тебе нравится. А «Похоронный марш» — что получилось, то получилось. Скажу тебе правду: мне кажется, я пишу только для того, чтобы воскресить Пилоржа — он единственный человек, который оказал на меня глубокое влияние, а кроме того, Меттре. Между этими двумя полюсами и вертится теперь моя жизнь. Я немного обеспокоен, что Ж. Д. не нашел «Чудо о розе». Жан Декарнен, по-моему, в этом деле ведет себя как настоящий друг. Делает все, что может. Я знаю, это трудно. Книги распродавайте, как хотите. Предоставляю вам полную свободу. Вам двоим я полностью доверяю. Вы это прекрасно знаете. Повторяю, теперь, когда моя жизнь в основном организована, ты можешь взять половину денег и поехать отдохнуть, куда захочешь.

Ф. С. получил не предвещавшую ничего хорошего повестку из Службы принудительных работ, посылавшей юношей его возраста в Германию. Жене он об этом ничего не сказал.

Жене путает центр Жюля Ноэля, занимавшийся подготовкой молодых атлетов, будущих тренеров, с которыми Ф. С. было поручено вести культурно-просветительную работу, и спортивную площадку для игры в поло в Багатель, где иногда занимались учащиеся центра, но где обычно проходили стажировку преподаватели физического воспитания Секретариата молодежи.

Жан <Оже>-Дювиньо был настолько восхищен поэмами и романом Жене, отрывки из которых Ф. С. читал в номере гостиницы на улице Соммерар, что предложил передать для поэта сахару.

«Введение в историю фашистской литературы», «Кайе Франсе», № 6. См. выше примеч. к с. 6 /В файле — примечание № 2 — прим. верст./.

Мой защитник думает, что меня не вышлют, но ни в чем не уверен. Похоже, мне дадут три месяца, не считая предварительного заключения, т. е. после вынесения приговора мне надо будет отсидеть еще три месяца. Если, конечно, не вышлют.

Наконец я тут кое с кем познакомился. Расскажу, когда выйду. Очаровательный грабитель, которого, возможно, ждет высылка, но жалость к нему не пристает, настолько он все вокруг наполняет радостью (да-да, радостью) жизни. Надо слышать его рассказы о том, как он взламывал двери и вскрывал пустующие квартиры, как, отправившись на одно дело, одурманенные страхом, они совершали пятнадцать — двадцать грабежей подряд. Я напишу об этом несколько страниц, тебе понравится. Если какой-нибудь идиот скажет тебе: «Налетчики народ примитивный, они в конце концов всегда попадаются, а мы, честные люди, живем долго и благополучно», ответь ему, что возможность преуспеть и заработать деньги — не самое главное, грабителем становятся по призванию, которое оказывается сильнее, чем желание стать летчиком, моряком, исследователем… Поговорим об этом позднее.