Француз и Дао
Шрифт:
В пространстве такую же роль играют кванты гравитационного поля. Гравитация, в некотором смысле, и есть пространство, и когда её слишком много, возникают чёрные дыры, укрытые от посторонних взглядов горизонтом событий. Горизонт событий -- та же Черта, делящая мир пополам. Чудовищное тяготение закрытого мира держит в тисках свет и дробит атомы вещества. Барьер времени намного гуманнее: он может стереть память, но не превратит идущего в раскаленную плазму…
Только тут дошло до меня, к чему он клонит. И я -- неслыханно!
– -
– - Учитель, это правда?
– - Могу ли я знать это?
– - Значит, они среди нас?
– - Смотря кто…
– - Как увижу я? Как отличить идущего впереди от идущего навстречу?
– - Дураком перестанешь быть -- научишься!
Он вообще редко отвечает на вопросы. Он предпочитает лекции читать.
– - Учитель! Скажи: при чем тут мои сны?
– - Бестолочь!
– - вздохнул гуру.
– - Учишь их, учишь… Выход в ментал освобождает тебя от координатного клейма. Снам не требуются подмостки!
И он ловким манёвром вознесся мыслью от горизонта событий к сущности Дао.
У Дао, как известно, нет и не может быть сущности. Изначальному не нужны имена. Изначальный не обременен образом. Ему пофиг, каким его увидят. Как и мне, впрочем. Наставник полагал, что тут-то мы и поймали качество: проявленная сущность Дао -- пофигизм, а скрытая -- терпимость к любому мыслимому образу. Вспомнили мы о Двери мироздания, о Нижнем и Верхнем мирах, о Бездне, которая стремится осуществиться.
– - Пейзаж один, а холстов сотня. И на всех разное. Просто удивительно!
– - бормотал я, укладываясь. Хотелось спать. Наконец-то я не боялся лечь и расслабиться.
– - У бесконечности бесконечное описание. Конструктор или художник должен заглянуть в бездну, чтобы увидеть в ней своё. Иначе ему придется всю жизнь нестись по бесконечной дороге. Из никуда в ничто, -- тебе это знакомо?
– - Как и вам, Учитель… Увидеть своё? Как?
– - Вытащить звено. Извлечь из расходящегося ряда бесконечный член…
Математика -- наука образная. Иногда -- слишком. Этого я перенести уже не смог. Уснул под заунывное бормотание гуру:
– - "Встречаюсь с ним -- и не вижу лица его; иду следом за ним -- и не вижу спины его"…
– - Спи, Франц, -- шептали стены, -- спи и не забывай, что спишь.
Как и было обещано, я пришел туда сам, и пришел налегке. Ни рамки, ни стрелялки -- даже ножа не захватил.
Как и было обещано, на верхней ступеньке лестницы лежали ключи. Увесистая связка. Обычных, которыми в замках ковыряют, и громадных, бронзовых, такие исполины подошли бы к крепостным воротам.
Как и было обещано, круг Входа, прикрытый дырявой мешковиной, был обведен мелом. Это такая слабина в мире, подсказал мне сквозь вереницу снов невидимый Наставник. Всё как настоящее, но сквозь всё торчит чужое; таких мест на Земле полным-полно.
Фанерная переборка, непонятно зачем воздвигнутая на пыльном чердаке, не имела обратной стороны: как ни встань, как ни подойди, она всё прямо перед тобою. Сие топопат!
– - объявил гуру.
– - Знай же: топопат, который ты зришь, являет собой локальную топологическую патологию, суть которой -- обман глаз человеческих. Она почему-то всегда возникает на нашем пути. Но тебе не страшно, ты же спишь.
Я потыкал в топопат ключом, самым неприметным из всех, поймал упругую податливость фанеры. Вставил, повернул…
Опаньки! Настоящий мужик всегда сможет! Переборка начала смещаться в сторону, открывая взгляду нарядную горницу с резными узорами на стенах. В ней -- никого. Где Поводырь? Что искать, куда идти? Горница-то колышется, как дно речное. Изменяется на глазах. Да и выхода не видно. А я уже вошёл. Попал!
– - Капкан ума и ослепление очей, -- туманно прокомментировал мои мысли Наставник.
– - Божьи силки.
Я прошелся вдоль стен. Вдруг закружилась голова. Карусель, убыстряясь, отбрасывала меня назад. Удержаться не удалось, и я провалился спиной в пустоту, в зной и уличный шум.
Как все-таки просто устроена Дверь!
Какой-то хмырь стоял на тротуаре и задавал прохожим глупые вопросы. От него шарахались. Босой, с голыми ногами, в наглухо застегнутом тесном плаще, под которым, кажется, ничего не было. Бомж, все до нитки спустивший.
Пожилой господин ушастого вида, смахнув с лица пот, ответил:
– - Пить меньше надо, чудик! Имя свое забудешь! Сегодня седьмое июля.
Вот так. Прицельно. Из мгновения в мгновение. Ура! Мы победили! Машина времени действует!
Хотел бы я знать, что такое июль.
В этой реальности всё как у нас. За исключением деталей. Названия месяцев, способы звукозаписи… надо же, коробочка, а в ней пластиковая карточка. Детали ошеломляют. Пройдешься по улице -- обалдеешь.
Впрочем, привыкаешь. Побыл я денек бомжем -- ко всему привык.
– - Ты каким-то древним стал, -- сказал мне гуру, -- как экспонат музея.
– - Исторического?
– - Нет, восковых фигур.
– - Жарко, -- отвечаю, -- не люблю жары.
– - Тогда выкарабкивайся из простыней и докладывайся.
– - Потом. Я еще посплю, ладно? По-человечески, без топопатов.
Было дело, и было начало дела. Отмотай от памяти двадцать лет -- прямо к месту попадешь. Захожу как-то в "Гномик"… нет, ты не знаешь, это совсем другое заведение, не для детишек-сладкоежек… время стёрло его с доски. Всё течёт, всё сплавляется в Лету, мой бритоголовый брат: названия, воззрения, символы и страны. Даже слова со временем меняют кожу и уползают в чужие дворы, к новым факирам, удивляя змеиным твистом тех, кто привык к вальсу; даже ударения в словах непостоянны. Не говори мне о любви, о вкусе и о смысле, о мастер суоми; всё это слишком скоротечно.