Французская литературная сказка XVII – XVIII вв.

Перро Шарль

Но, оказавшись в этом волшебном краю, я наконец мог отдохнуть от своих печалей. Я не подозревал, что ужасная Загрызу преследует меня, — я не узнал ее под личиной, под которой она скрылась. Колдунья достигла пределов Кашмира вскоре после того, как я туда прилетел. Она не подавала виду, что охотится за мной, хотя всюду оказывалась поблизости. Но я так привык, что все мною восхищаются, что не удивился ее вниманию, к тому же я проворно улетал, когда кто-нибудь подходил ко мне слишком близко.

Но поскольку меня очень тревожило, как сложится моя судьба, хотя я и очутился в стране, где сто миллионов попугаев могли бы жить по-королевски, время от времени я впадал в задумчивость. Колдунья заметила это и однажды, нежно глядя

на верхушку дерева, где я сидел, сказала: «Как жаль, что такой красивый попугай потерялся! Наверно, он принадлежит королю, а может быть, какой-нибудь красавице, которая сейчас горюет, что потеряла его. Как знать, может, он принадлежит прекраснейшей из прекрасных! Впрочем, если бы его хозяйкой была Лучезара, он пожертвовал бы своей свободой ради счастья ее лицезреть. Не будь птица такой дикой, — продолжала колдунья, заметив, что, желая ее послушать, я спускаюсь все ниже с ветки на ветку, — не будь птица такой дикой, она далась бы мне в руки, и тогда во всем королевстве ее отца для Лучезары не нашлось бы подарка лучше, чем эта птица, краше которой не сыскать во всем мире. А какое счастье выпало бы попугаю, — продолжала хитрая колдунья, — ведь он стал бы предметом любви той, чья красота не знает себе равных. Кто из смертных не захотел бы оказаться на его месте, чтобы каждый день любоваться сокровищами, которых красавицы не таят от птиц».

Коварная Загрызу хорошо знала, к кому обращены ее слова! Я пришел в такое волнение, что по окончании этой речи ей осталось просто вытянуть руку, сжатую в кулак. И я спорхнул на нее так легко, как только мог.

Моя опрометчивая поспешность едва не оказалась для меня роковой. Стоило колдунье мной завладеть, выражение ее изменилось, глаза засверкали. Сжав мои лапки одной рукой, другой рукой она дважды потянулась к моей шее, чтобы меня задушить. В ту минуту я не мог уразуметь причины этой вспышки, но, когда палочка Серены обнаружила перед нами скрытую под личиной мавританки злодейку Загрызу, мне все стало понятно.

К счастью для меня, колдунья подавила первый порыв ярости и мести: ей было выгодно сохранить мне жизнь, но она приняла меры, чтобы я не мог вырваться от нее, пока мы не прибудем ко двору. Этот день положил начало моему счастью. Глаза попугая выдержали сверканье очей несравненной Лучезары. И под действием каких-то неведомых чар те, кто не могли взглянуть на принцессу даже с расстояния пятидесяти шагов, стоило им взять меня в руки, могли любоваться ею сколько душе угодно. Не могу описать вам, какую радость доставляли мне невинные ласки принцессы. Умолчу об обстоятельствах, которые позволили сбыться тому, что мне сулила колдунья. В облике попугая я был щедро вознагражден Лучезарой за все те ужасы, какие мне пришлось претерпеть из-за колдуньиной страсти. В облике птицы я понравился самым прекрасным в мире глазам и был бы несказанно счастлив, если бы вновь обретенный мной человеческий облик снискал такую же их благосклонность.

Прекрасный Феникс окончил свой рассказ, и, хотя Лучезара не раз смущенно вспыхивала в конце его повествования, взгляд ее прекрасных глаз подтверждал, что Феникс ничего не утратил, лишившись птичьего оперения.

Калифа очень позабавили приключения его зятя. Он весьма одобрил поступок Феникса, отвергнувшего горбатую принцессу, на которой ему предлагали жениться в Черкесии.

— Но господин Феникс, — сказал калиф, — положа руку на сердце признайтесь: если бы, по счастью, вы не превратились в попугая, разве вы не предпочли бы жениться на колдунье, на ее матери, бабушке да и вообще на всех Загрызу вместе взятых, чем как последний глупец подставить свое горло под нож? Я полагаю, что в тонкости чувств не уступлю никому другому, но, в конце концов, самое главное — это остаться в живых. Впрочем, не станем обсуждать, как бы вы поступили в этих обстоятельствах, я, во всяком случае, надеюсь, что трон Кашмира, который достанется

вам после моей смерти, и рука Лучезары, которую вы уже получили, отчасти вознаградят вас за отказ от наследницы Черкесии.

Что до вашего брата Зяблика, то, хотя он взял за себя невесту не столь богатую, он, судя по всему так доволен своей женой и тещей Сереной, что не станет вам завидовать. При его способностях, владея небольшим королевством, доставшимся от отца, и при том, что он получит однажды от Серены, он не будет знать нужды.

Скромница Тернинка, которая, будучи вовсе лишена честолюбия, теперь желала бы унаследовать весь мир, покраснела от слов калифа. Она отнюдь не стыдилась, что ее произвела на свет такая замечательная женщина, как Серена. Но она была смущена упоминанием о всех тех преимуществах, какими Лучезара могла осчастливить своего супруга и какими ради нее пренебрег Нуину.

Справедливая Серена заметила ее смущение и угадала, о чем она думает. И тогда в свою очередь она попросила внимания слушателей.

— Калиф Кашмира, — сказала она, — хотя вы, бесспорно, кое чем и обязаны Нуину, знайте, что ему не придется завидовать брату. Вы были свидетелем того, как он предпочел умирающую Тернинку, безобразную Тернинку, словом, воспоминание о Тернинке предпочел браку с Лучезарой во всем блеске ее славы. Судите же, доволен ли он своей участью, когда Тернинка предстала перед вами такой, какой вы ее сейчас видите. Но знайте, что Серена вовсе не сестра гнусной Загрызу, а Тернинка вовсе не дочь Серены. Выслушайте историю Тернинки и мою собственную.

История Серены

Между Тигром и Евфратом тянутся широкие долины, с которыми в плодородной щедрости могут сравниться разве что земли Кашмира. Правил этими землями мой отец. Никто из смертных не проник так глубоко, как он, в непроницаемые тайны природы, но, целиком отдавшись ученым изысканиям, он забросил управление своим государством и больше интересовался тем, как управляется ход небесных светил.

А страна его, орошаемая двумя величайшими реками мира, была так богата, что и подданные стали слишком богаты, — самые могущественные из них почувствовали свою силу и слабость своего государя. Каждый стал распоряжаться всем по своему усмотрению, а государь не только этим не огорчался, но, напротив, радовался, что избавлен от своей страны, лишенной гор: чтобы совершенствовать познания, которые ему и так уже дорого обошлись, ему нужны были горы. И вот он покинул свою страну и отправился на поиски гор, и пока, перебираясь с гребня на гребень, он соразмерял свою жизнь с движением небесных сфер, его подданные преспокойно прибрали к рукам то, что он покинул на земле.

Это отнюдь не смутило его покой — смутить его могла только любовь, да и то понадобилось все могущество любви, чтобы одержать победу над умом, погруженным в отвлеченные размышления о самых возвышенных материях.

Не знаю уж, по какому случаю отец спустился с вершины своих гор в Черкесию. Но именно там чувство более пылкое, нежели те, что двигали им до сих пор, привлекло его внимание к красоте смертных женщин. Он влюбился, и самая прекрасная из красавиц Черкесии не отвергла руки государя, лишившегося своих владений.

Не знаю, не раскаялась ли она в своем выборе, потому что, не заботясь о будущем своей семьи, отец вновь отправился в горы. Моя мать, оскорбленная этой страстью к науке, которая отнюдь не должна была примешиваться к восторгам медового месяца — ведь брак заключили по любви, — пожелала, однако, сопровождать своего супруга. И вот на той самой горе, через которую Нуину и Тернинка добрались до здешних мест, мой отец сменил жизнь мыслителя-скитальца на оседлую жизнь.

Местом своего уединения он избрал тот склон горы, который устрашает своими скалистыми зубцами и пропастями. И здесь, исчерпав все, что смертному уму дано познать в просторах небес, он принялся исследовать недра земли.