Французская защита
Шрифт:
— Вы не разыгрываете меня? Как они так быстро узнали?
— Нет, дорогой, все это правда. Слухом и здесь земля полнится. Потом ты можешь выбрать, за какой клуб станешь играть.
И еще.
Твоей жене я послал с оказией немного денег, сказав, что это первый клубный гонорар, так что она успокоилась. Мой друг уже созвонился с Лизой и передал в Москве ей деньги. Вот это — третья новость.
К горлу Одинцова подкатил ком, на глаза стали наворачиваться слезы. Он хотел что-то сказать, но слова повисли внутри, в душе, у сердца.
— Aller! —
— Идите! — Симона сделала шаг вперед к русскому заключенному и добавила:
— Не падайте духом, Виктор! Через три месяца мы ждем Вас!
Всю дорогу от здания суда до тюрьмы в ушах Одинцова звенели эти слова молодой красавицы.
— Ну?! — лежащий на койке Лёха резко приподнялся, когда дверь камеры, лязгнув замком, отворилась.
— Три месяца.
— Вот! Я ж тебе говорил — много не впаяют! — расплылся в улыбке сокамерник. — А если бы ты полицая не киданул, то вообще мог мелким штрафом отделаться!
Виктор сел на свою кровать и, закинув ладони за голову, прислонился ими к стене.
— Но все равно почти девяносто дней здесь париться, — Виктор поймал себя на мысли, что в его речи стали проскальзывать жаргонно-уголовные словечки, и чуть помолчав, добавил:
— А как всё хорошо начиналось! Как в дебюте шахматном: вроде ходы все правильные, и победа уже за нами, а тут — бац! Такая подножка… как будто кто-то незримый защитил, отобрал у меня победу. Пусть даже нечестным путем, но это — их защита.
— Французская, так сказать! — засмеялся Лёха, за короткое время бесед с Одинцовым расширивший диапазон своих небольших познаний о шахматной игре. Он тоже, как и Виктор, в детстве ходил в городской Дворец пионеров, месяц поиграл со сверстниками, но потом забросил это дело.
— Да, французская — горько улыбнулся Одинцов, — они подсознательно защищаются от тех, кто приезжает издалека за лучшей долей. Я слышал, что французы сильно недолюбливают эмигрантов, особенно арабов, верно?
Лёха скривился:
— Да у меня такое впечатление, что они вообще никого не любят, все нации. Немцев, американцев, не говоря уже об англичанах, с которыми воевали веками. К русским относятся настороженно…
— Будешь относиться так, коль такие орлы, как мы с тобой наезжают! — Виктор улыбнулся. — А еще, наверное, пресса про наших бандитов понаписала бог знает что…
Лёха прыснул:
— Это верно! Орлов у нас хватает! И дураков, которые на русское «авось» надеются…
— Как ты с корешом?
— Ну, хотя бы. Только фарт отвернулся от нас. Вернее, от меня.
Сосед Виктора опустил голову, помолчал и добавил:
— А что ты думаешь, среди французов жулья нет? Еще сколько! Только успевай оглядываться, чтоб самого не обворовали. По-мелкому обманывают, и по-крупному. Кто как может.
— И с тобою было что-то?
— Конечно! Нам с другом как-то раз вручили в магазине две двухсотфранковые банкноты сдачи. С купюры в пятьсот. Через пять минут одну из них подаем в табачном киоске сигарет купить, а там заявляют — фальшивые, мол!
Помчались назад в магазин, а француз, что только что сдал эти банкноты, — отказывается признать нас. Мол, не видел и в глаза никогда! Твою мать!
Лёха встал с койки, возбужденно прошелся к окну камеры и назад.
— Ну и что? Так и пропали деньги? Вы ушли?
— А что нам оставалось делать? В полицию обращаться — бесполезно, и с языком у нас напряги. Как доказать? Невозможно. Сами виноваты — лопухнулись, надо было смотреть лучше. Хотя мы эти банкноты видели в третий раз в жизни. Не ожидали такой «подлянки» от интеллигентного на вид француза. Так что, братан, тут — кто кого нае…, в общем, перехитрит! Мы к ним — за деньгами, лучшей жизнью, а они нам — хоп! Барьеры разные. А бюрократы здесь! Ё….твою мать!
Воспоминания распалили Лёху, и он разошелся не на шутку. Долгое молчание было прервано, и теперь организм нашего зэка должен был выплеснуть наружу накопившийся негатив.
— Ничего, выйдем отсюда, мы еще с этой защитой поборемся! Особенно тебе принципиально надо доказать им свою правоту!
— А стоит ли игра свеч? — грустно прошелестел вопрос Виктора.
— Еще как! Я бы на твоем месте все сделал, чтобы отомстить этим французам! Не всем, конечно, а игрокам! Разнести их в пух и прах многократно на турнирах! Чтобы некуда было деваться, кроме как выдать тебе положенные призы!
— Лёха, ты думаешь, — это так просто? Взял и выиграл все подряд? Они тоже не фраера, здесь много сильных шахматистов.
— Так ты же советский человек! — внезапно вспомнил крылатую фразу романа Полевого сокамерник Одинцова, и залился заразительным смехом.
Виктор тоже не удержался и прыснул.
— Ты вот сейчас используй эти три месяца на полную катушку! — не унимался Лёха. — Попроси у администрации шахматы, литературу свежую, у них все есть в библиотеке! Занимайся, коль тебя не сильно привлекают к работам!
— А ведь верно, — произнес Одинцов, — когда у меня было столько времени? То одно, то другое в Москве. Семья, ребенок, работа эта в НИИ. Правда, отпускали меня на турниры иногда, ректор был любителем шахмат и шел навстречу…
— Давай прямо сейчас! — Лёха спрыгнул с койки и застучал в железную дверь камеры:
— De la Gard!
Через пару часов Одинцов задумчиво передвигал деревянные фигуры на тонкой пластиковой доске с бело-коричневыми квадратами, ежеминутно заглядывая в раскрытый номер журнала «Europe E'chess». Рядом со столом, подперев кулаком подбородок, сидел Лёха, внимательно следя за изменениями позиции. Изредка он задавал вопросы Виктору, тот терпеливо объяснял: зачем и куда пошла та или иная фигура.