Французские дети едят всё
Шрифт:
Этот вывод показался мне разумным. Я поделилась своими соображениями с Софи.
– В столовой повар готовит всего одно блюдо в день, потому что хочет, чтобы получилось очень вкусно. И ведь получается! – я повторяла эти слова уверенно и бодро каждый раз перед входом в школу, а Софи каждый раз морщилась при виде вывешенного меню.
Я пыталась помочь ей адаптироваться. Но параллельно вела и подрывную деятельность. Не слишком успешно, правда. Сладости, которые я тайком подсовывала ей в карман, вскоре были обнаружены, и ее отчитали. Тогда мы стали придумывать новые стратегии. Например, заранее выясняли, что сегодня в меню, и обсуждали все блюда, чтобы Софи не артачилась, увидев на столе что-то новое. Кормили ее более плотным завтраком, чтобы без перекусов дотянула
Софи и Мари познакомились на детской площадке после школы. Я набралась храбрости и подошла к ее отцу. Его звали Эрик. Вначале мы лишь вежливо обменивались любезностями. Но когда выяснилось, что мы соседи, Эрик тут же пригласил нас в гости (что, кстати, несвойственно французам). Они жили на небольшой ферме с посыпанным песком двориком, окруженным длинными приземистыми каменными строениями, увитыми виноградом. По лужайкам гуляли цыплята, утки, гуси и дети. Огород раскинулся до самого пруда, вокруг которого Мари каталась на пони по кличке Фастош.
Эрик был плотником. Но его истинное призвание – дрессировка лошадей для соревнований по конкуру: у него было несколько кобыл и пара жеребцов. Мама Мари, Сандрин, работала медсестрой. Когда мы познакомились, она болела, но всегда улыбалась и отказывалась носить парик, хотя после химиотерапии от ее собственных волос мало что осталось. Мы избегали разговоров о ее болезни, мне казалось, что она даже рада нашему приезду в деревню: мы новенькие, не в курсе их семейной истории.
Мари и Софи могли часами причесывать Фастоша, гулять по полям, бегать к морю и обратно. Софи очаровала все семейство Мари своими рассказами о медведях, волках и китах, которые водятся у нас на родине (выдуманными от начала до конца). Мари стала часто приходить к нам, и у Сандрин появилась возможность отдохнуть. Когда девочки гостили друг у друга, все были этому рады. Вскоре Мари и Софи стали не разлей вода.
Это помогло Софи обрести уверенность, и она наконец-то начала осваиваться в школе. Способствовало этому и то, что теперь она говорила по-французски значительно лучше. И Клер тоже. По правде говоря, обе наши дочери почти забыли английский. Отчасти мы сами были виноваты: чтобы помочь им адаптироваться, мы решили говорить при них только по-французски. Увы, результат превзошел наши ожидания: к концу осени Клер вообще перестала говорить по-английски (и хмурилась, когда слышала от меня английскую речь). Софи реагировала немногим лучше. Однажды она невинно взглянула на меня и задала один из тех вопросов, которые заставляют родителей осознать, как малы еще их дети: «Maman, pourquoi on parle Anglais?» («Мам, почему мы говорим по-английски?») Если она и соглашалась говорить на родном языке, то делала это с сильным французским акцентом, путая слова.
Хотя у Софи появились друзья, она по-прежнему жаловалась на еду в столовой (правда, теперь она жаловалась по-французски, и меня это почему-то раздражало меньше). Каждый день после школы она говорила, что умирает с голоду («affam'ee»). Стоило ей забраться в машину, я тут же начинала пичкать ее чем-нибудь вкусным, чтобы заглушить свое чувство вины. Французы, разумеется, в машине не едят. Очень скоро мне стало стыдно за наше засыпанное крошками заднее сиденье (о котором, подозреваю, судачила вся деревня). Я выбегала из школы вместе с Софи, неслась к машине, пристегивала ее и скорее ехала домой (не лучший способ подружиться с другими родителями).
Однако к началу ноября Софи перестала плакать во время утренних поездок в школу. Наступило затишье, и я немного расслабилась. Вскоре мы получили наше первое приглашение на ужин.
Глава 4
Культурный
Ужин с друзьями и дружеский спор
La nourriture d ’enfants n’est pas un carburant. Elle est constitu'ee de culture, de paroles, et de plaisirs partag'es non mesurables en m^eme temps que de calories et de vitamines.
Для ребенка еда – не просто топливо. Это часть культуры. Общение и удовольствие, которое мы делим с другими, куда важнее калорий и витаминов.
Вам, наверное, трудно понять, почему обычное приглашение на ужин выбило меня из колеи. Объясню. Когда мы переехали во Францию, я ужасно нервничала каждый раз, когда нас приглашали в гости. Я боялась, что придется есть что-то незнакомое. Неизвестными мне способами. Например, орудовать специальными щипцами, чтобы выудить остатки мякоти из клешней лобстера. Или чем-то вроде тонкой металлической зубочистки доставать склизкие внутренности из склизких раковин. А главное, все это есть и благодарно улыбаться.
Всякий раз, когда я садилась за стол с французами, мне казалось, будто я сдаю экзамен. Не радовала и длительность застолий – как правило, они длятся не менее трех часов. Еще меня выводило из себя то, что за столом обычно параллельно обсуждали несколько тем. Французы не понимают, что такое линейный подход к диалогу. Для них чем больше людей говорят одновременно, тем лучше. Кроме того, вмешиваться в чужие разговоры – милое дело. Особенно приветствуется скептический юмор.
Свободное переплетение нескольких тем в разговоре за столом пугало меня. Нередко я попросту не могла уследить, о чем, собственно, идет речь, не говоря уже о том, чтобы ответить впопад. Дело осложнялось тем, что мой французский был далек от совершенства. Я могла поддержать простую беседу один на один в спокойном темпе. В более сложных предложениях путалась, мой словарный запас был явно недостаточным. Увидев на лице собеседника напряженное, растерянное выражение, я и вовсе замолкала.
Правда, это происходило со мной не только во Франции, но и всюду, за любым торжественным застольем. Поэтому, когда нас с Филиппом впервые пригласили на ужин, я согласилась с большой неохотой. Вирджиния и Хуго, старые университетские друзья мужа, организовали небольшую встречу одноклассников. Моя первая реакция была вполне предсказуема – я запаниковала. Мне не хотелось, чтобы старые друзья Филиппа оценивали мое поведение за ужином. Вести оживленный остроумный разговор мне точно не удастся. В отчаянии я взяла книгу по французскому этикету для американцев, живущих во Франции. Начала читать, и сердце мое упало: я наткнулась на мудрый совет Полли Платт, несколько десятилетий прожившей в Париже, – притворитесь мебелью, например красивым стулом. Таким образом, утверждала Полли, исчезнет необходимость поддерживать разговор, мои собеседники не будут смущаться, слушая мой ломаный французский, и я не стану переживать, что весь вечер со мной никто не общается. Такая вот подсказка.
Больше всего меня волновало, что друзья Филиппа за ужином начнут оценивать меня, вместо того чтобы пытаться подружиться. И моих детей тоже. Хорошо ли они воспитаны? Софи и Клер не были готовы вести себя за столом так же, как французские дети. Допустим, у меня есть шанс тихонько просидеть весь вечер и ни разу не оплошать. Но детям это точно не под силу. Я знала, что они будут канючить (для французов это очень серьезный проступок), морщить нос при виде еды (еще хуже) или откажутся есть (хуже всего). Моя реакция на это приглашение стала причиной нашей второй за год крупной ссоры. Я не хотела идти на этот ужин и тем более не хотела брать с собой дочерей, хотя все собирались прийти с детьми. Я не понимала, почему так важно тащить туда детей, но для Филиппа этот вопрос был принципиальным.