Французский дворянин
Шрифт:
– Вы говорите о Брюле, сир, – отвечал Рони, не колеблясь. – Я его знаю, сир.
– Мне кажется, в вас сидит сам дьявол, – ответил Генрих, с любопытством взглянув на него. – Вам, по-видимому, известно решительно все. Но заметьте себе, друг мой, он держится со мной вполне откровенно! И я не могу поверить одним только слухам, даже если бы они исходили от вашего государя… Однако, – прибавил он после минутного молчания, – я люблю его.
– И он вас, ваше величество. Он только желает доказать это.
– Да, знаю, знаю, – поспешно ответил король. – Верю, что он любит меня. Верю, что он желает мне добра. Но в моем народе поднимается дьявольский вопль… А Тюрен тоже не скупится на хорошие обещания… И я, видите
Рони выпрямился во весь рост.
– Могу ли я говорить с вами открыто, сир, как бы со своим государем? – сказал он, проявляя меньше почтительности и больше горячности, чем раньше.
– Ах, говорите что вам угодно, – ответил Генрих. Но он сказал это мрачно и посмотрел на своего собеседника уже менее благосклонно.
– В таком случае, осмелюсь высказать то, о чем ваше величество думаете. Вы опасаетесь, сир, что, приняв предложение моего государя и победив своих врагов, вы не сумеете так легко избавиться от него самого.
Генрих взглянул на него с видимым облегчением.
– Вы называете это дипломатией? – сказал он с улыбкой. – Однако, что если это действительно так? Что вы скажете на это? Помнится, мне пришлось как-то слышать побасенку о коне, который вздумал поохотиться за оленем и для этой цели посадил себе на спину человека.
– Прежде всего, сир, – серьезно ответил Рони, – я скажу, что король Наваррский пользуется известностью только в одной трети королевства и может достичь могущества только в союзе с вами. Во-вторых, сир, в его выгодах поддерживать королевскую власть, так как он является ее наследником. И в-третьих, вашему величеству скорее приличествует принять помощь от близкого родственника, чем от простого подданного, который к тому же – по-прежнему утверждаю это, сир, – имеет недобрые умыслы.
– Доказательства? – резко сказал Генрих. – Дайте мне доказательства!
– Я могу представить их через неделю.
– Заметьте, это должна быть не пустая сказка, – недоверчиво продолжал король.
– Вы услышите о замыслах Тюрена, сир, от особы, которая знает о них от него лично.
Король, по-видимому, был встревожен, но через минуту повернулся и вновь принялся ходить по комнате.
– Хорошо! – сказал он. – Если вы это сделаете, я, со своей стороны…
Остального я не расслышал: они подошли к отдаленному концу галереи и там остановились, обманув как меня, так и Рамбулье в наших ожиданиях услышать еще что-нибудь. Действительно, маркиз начал выказывать нетерпение. Когда большие часы, висевшие как раз над нами, пробили половину одиннадцатого, он вздрогнул и сделал движение, словно собирался подойти к королю. Однако удержался, но продолжал беспокойно вертеться на месте, все больше теряя свою сдержанность, и наконец даже шепнул мне, что отсутствие его величества будет замечено. До сих пор я оставался немым зрителем этой сцены, возбудившей во мне чувство жгучего любопытства. Мне пришлось теперь увидеть столько чудесного, что я уже начал сомневаться в собственной личности. Я испытывал первую сладость тайного могущества, которое люди, говорят, ценят выше всего остального и от которого они так неохотно отказываются.
Водоворот грозил захватить и меня. Я все еще размышлял о приключении, которое привело меня сюда, как внезапно был выведен из задумчивости голосом господина Рони, громко звавшим меня по имени. Заметив, хоть и несколько поздно, что он делает мне знаки приблизиться, я в смущении поспешно пошел вперед, опустился на колени перед королем и затем поднялся, чтобы выслушать приказание его величества. Однако все это было для меня столь неожиданно, что я не вполне ясно сознавал происходившее.
– Господин де Рони сказал мне, что вы желали бы получить какую-нибудь должность при дворе, сударь? –
– Я, сир? – пробормотал я, едва веря своим ушам и раскрыв рот.
– Я мало в чем мог бы отказать де Рони, – продолжал король все так же быстро. – Вы, я слышал, человек высокого происхождения и со способностями. Ну, так из расположения к нему я даю вам поручение собрать 20 человек мне на службу. Рамбулье! – продолжал он, слегка возвышая голос. – Завтра вы открыто представите мне этого господина. Теперь можете идти, сударь. Пожалуйста, без благодарностей! А вы, де Рони, – прибавил он, горячо обращаясь к моему покровителю, – позаботьтесь ради меня, чтобы вас не узнали на улицах. Рамбулье должен что-нибудь придумать, чтобы дать вам возможность безопасно выйти из дворца. Я был бы в отчаянии, если бы с вами, друг мой, что-нибудь случилось, так как я не мог бы защитить вас. Даю вам слово, что если бы Мендоза или Рец открыли ваше присутствие в Блуа, я не мог бы спасти вас от них, разве что вы отреклись бы от своей веры.
– Я не буду беспокоить ни ваше величество, ни собственную свою совесть, – отвечал Рони с низким поклоном. – Да поможет мне собственный разум.
– Да сохранят вас святые! – набожно ответил король, направляясь к двери, через которую вошел. – Ваш государь и я, мы оба одинаково нуждаемся в вас. Если вы меня любите, Рамбулье, позаботьтесь о нем. А завтра утром приходите ко мне в кабинет рассказать, как все обошлось.
Мы почтительно ждали, пока он вышел, и направились к выходу только тогда, когда за ним захлопнулась дверь. Сгорая от негодования и досады на то, что де Рони распорядился мною, помимо моего желания втиснув меня на службу, которой я никогда не добивался, я, однако, пока сдерживал себя. Пропустив вперед моих товарищей, я молча последовал за ними, мрачно прислушиваясь к их ликованиям. Маркиз, казалось, был доволен не менее Рони, особенно когда последний постарался подавить его ревность, великодушно приписав ему всю заслугу за добытое доверие. Мы вышли из замка с теми же предосторожностями, какие были приняты при входе, и расстались с Рамбулье у дверей нашей квартиры, причем дело не обошлось без уверений во взаимном уважении и без благодарности со стороны Рони. Мой покровитель, без сомнения, угадывал мои мысли: поспешно отослав ожидавших нас Мэньяна и Симона, он без дальнейших предисловий обратился ко мне.
– Послушайте, друг мой! – сказал он, кладя руку мне на плечо и заглядывая в лицо с видом, который сразу обезоружил меня. – Поймем друг друга. Вы думаете, что имеете основание сердиться на меня. Я не могу этого допустить: ведь король Наваррский теперь более, чем когда-либо, нуждается в ваших услугах.
– Вы сыграли со мной недостойную шутку, сударь, – ответил я, думая, что он хочет обмануть меня красивыми словами.
– Тише, тише! Вы не понимаете…
– Я отлично понимаю, что король Наваррский желает теперь отделаться от меня, так как я уже исполнил данное мне поручение.
– Разве я не сказал вам, – ответил Рони, проявляя наконец некоторое раздражение, – что он теперь более, чем когда-либо, нуждается в ваших услугах? Будьте же благоразумны, или, еще лучше, выслушайте меня.
Отвернувшись от меня, он начал ходить взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.
– Король Франции… Хотелось бы объяснить вам это поподробнее… Король Франции не может бороться с Лигой без чьей-либо помощи: волей-неволей ему приходится обратиться к гугенотам, которых он так долго преследовал. Король Наваррский, как всеми признанный вождь гугенотов, предложил ему свою помощь. Но, желая досадить моему государю и разрушить столь благоприятный для Франции союз, то же самое сделал Тюрен, который хотел бы возвеличить свою партию, во главе которой он умеет извлекать личные выгоды из раздоров своего отечества. Поняли, сударь?