Франклин Рузвельт
Шрифт:
Великий ученый, но весьма неискушенный в политике Нильс Бор оказался под колпаком ФБР с легкой руки американского президента, который еще недавно принимал его с показным радушием… Как видим, лицемерию Рузвельта подчас не было предела.
В соглашении же, подписанном на Квебекской конференции, в отношении атомного проекта было сказано лишь то, что США и Великобритания никогда не будут использовать его друг против друга, а против третьих стран — не иначе как по обоюдному согласию, и информировать третьи страны о нем также исключительно по согласию обеих сторон.
Тридцатого декабря 1944 года Рузвельт получил доклад генерала Гровса, в котором говорилось: «Сейчас становится совершенно ясным, что наши оперативные планы должны основываться на создании снаряда, мощность которого, по нашим оценкам, будет равна десяти тысячам тонн тринитротолуола. Первая бомба… будет готова примерно к 1 августа 1945
Накануне победы. Ялта
При всех успехах союзников война, казалось, была далека от завершения. 16декабря 1944 года немецкие войска на Западном фронте начали наступление в районе Арденн с целью разгрома англо-американских сил в Бельгии и Голландии и высвобождения своих соединений для Восточного фронта. Они продвинулись на 90 километров, но выдохлись, не достигнув реки Маас, когда американские части атаковали с флангов. Вермахт, потерпевший поражение в Арденнах, окончательно потерял стратегическую инициативу на Западном фронте. Локальное контрнаступление небольшими силами, предпринятое немцами в Эльзасе 1 января, уже не могло изменить обстановки на Западном фронте. Но то, что положение вермахта, особенно в Арденнах, стало безнадежным, стало ясно несколько позже, а на рубеже 1944—1945 годов ситуация всё еще казалась весьма опасной.
В своем последнем послании «О положении страны», произнесенном перед конгрессом 11 января, и в выступлении по радио в тот же день Рузвельт был не слишком оптимистичен: «У нас нет сомнений в конечной победе. У нас нет сомнений в цене победы. Наши потери будут тяжелыми». Он подчеркивал, что немцы ожесточенно сопротивляются, и не исключал, что они предпримут новые наступательные усилия. Вновь и вновь президент предупреждал о необходимости бдительности, мобилизации всех ресурсов страны для достижения полной победы. В отношении послевоенных дел он заявил: «Международный мир и благосостояние, подобно национальному миру и благосостоянию, требуют постоянной бдительности, продолжительного сотрудничества и организованных усилий. Они требуют институтов, способных жить и расти».
Рузвельт не скрывал, что между союзниками существуют разногласия, хотя всячески смягчал их принципиальный характер: «Чем ближе мы приближаемся к сокрушению наших врагов, тем больше осознаём имеющиеся различия между победителями. Мы не должны позволить этим различиям нас разъединить и сделать незрячими в отношении более важных общих и длительных интересов, которыми мы руководствуемся, стремясь победить в войне и создать прочный мир».
Завершалось послание словами: «Мы, современные американцы, вместе с нашими союзниками творим историю. И я надеюсь, что это будет лучшая история, чем всё то, что было ранее. Мы молимся, чтобы стать достойными неограниченных возможностей, которые нам дал Господь» {716} .
В начале 1945 года был, наконец, согласован вопрос о проведении конференции с участием Рузвельта, Черчилля и Сталина в Ялте. Сталин категорично потребовал, чтобы встреча происходила на советской территории, мотивируя это тем, что врачи не разрешают ему летать на дальние расстояния. Тяжелобольной Рузвельт вынужден был принять это по существу унизительное требование, что было свидетельством его крайней заинтересованности во вступлении СССР в войну против Японии.
Кодовое название для конференции — «Аргонавт» — придумал изобретательный и всезнающий Черчилль в честь древнегреческой легенды об участниках плавания на корабле «Арго» в Колхиду (на побережье Черного моря) за золотым руном. Американский президент с удовольствием согласился на это название, заявив Черчиллю: «Вы и я — наследники аргонавтов». (Позднее появилось новое название — «Магнето».)
Перед встречей Рузвельт стремился трезво оценить возможности Соединенных Штатов в проведении своей внешней политики с учетом того, что коалиционная стратегия трех держав, сформированная после Тегеранской конференции, начинала давать сбои, причем по вине всех союзников, стремившихся в первую очередь добиваться осуществления собственных интересов.
Рузвельта особенно встревожило отношение Сталина к Варшавскому восстанию 1 августа — 2 октября 1944 года, организованному представителями польского эмигрантского правительства в Лондоне. Несмотря на героическое сопротивление варшавян, оно было подавлено, а Варшава почти полностью разрушена гитлеровцами. Рузвельт и Черчилль обращались к Сталину с просьбой хотя бы разрешить американским и английским транспортным самолетам посадку на советской территории после того, как они сбросят повстанцам оружие, боеприпасы и продовольствие, но получили отказ: «Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди использовали доверчивость варшавян, бросив многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию. Создалось положение, когда каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы» {717} . В это время Сталин готовил находившийся в Люблине просоветский Польский комитет национального освобождения (ПКНО) к превращению в варшавское правительство. Как показали современные исследования, за поражение восстания несут ответственность и советская сторона, не оказавшая ему никакой помощи, и англо-американские политики, пытавшиеся использовать плохо подготовленное выступление для предотвращения создания в Польше коммунистической власти.
Посол США в Москве А. Гарриман информировал президента о потрясающих переменах в отношении к американцам, находящимся в советской столице. Всё становится проблемой, докладывал Гарриман, начиная с выездных виз для русских женщин, вышедших замуж за граждан Соединенных Штатов, и завершая отказом помочь в розыске американских военнопленных в занятой советскими войсками Румынии {718} .
С реалиями приходилось считаться. 11 января 1945 года на встрече с лидерами фракций обеих партий в сенате Рузвельт искренне делился с парламентариями своими опасениями. Русские, говорил он, обладают всей властью в Восточной Европе. Идти на разрыв с ними нельзя, необходимо использовать все возможные политические каналы, все пути влияния, чтобы улучшить ситуацию {719} . Совершенно очевидно, что президент размышлял о способах оказать давление на Сталина во время второй встречи «большой тройки».
Двадцатого января состоялась инаугурация. В связи с состоянием здоровья президента она впервые проводилась не на Капитолийском холме, перед зданием конгресса, а на лужайке Белого дома. Также впервые не было военного парада — решили, что в условиях войны устраивать его слишком дорого. Речь Рузвельта продолжалась всего пять минут. Ключевыми в ней были слова, сказанные когда-то американским поэтом и философом XIX века Ральфом Эмерсоном. Рузвельт обратился к нации: «Мы научились быть гражданами мира, членами человеческого сообщества. Мы научились простой истине, которую сформулировал Эмерсон: единственный путь иметь друзей — это быть другом» {720} .
Через два дня после инаугурации президент тайно покинул Белый дом и из военной гавани Ньюпорт-Ньюс на крейсере «Куинси» вновь отправился за океан в сопровождении большой группы государственных деятелей, в том числе сотрудников Госдепартамента во главе с Стеттиниусом [44] .
Вместе с Рузвельтом находилась и дочь Анна — теперь, учитывая состояние его здоровья, крайне необходимо было постоянное присутствие не только врачей, но и кого-либо из членов семьи. Да и Анну отец выделял из всех детей, считал ее по-особому близкой, — может быть, потому, что она была его первым ребенком и единственной дочерью. Теперь, когда рядом с Рузвельтом не было таких помощников, советчиков и собеседников, как Луис Хоув и Мисси Лихэнд, их место в значительной мере заняла дочь, понимавшая его с полуслова.
44
В их числе был и Олджер Хисс, с 1939 года являвшийся помощником советника по политическим вопросам в управлении Дальнего Востока Госдепартамента. Вскоре Хисс станет временным генеральным секретарем организационной конференции ООН в Сан-Франциско, а в начале 1947 года — президентом фонда Карнеги. Еще в 1939 году Рузвельту докладывали о подозрительных связях этого видного чиновника- Сомнения в его верности интересам США высказывали бывший посол У. Буллит, профсоюзный деятель Д. Дубински и др. Однако Рузвельт с ходу отметал любые подозрения. Только в 1950 году при помощи проекта «Венона» удалось уличить Хисса в передаче секретной информации СССР, но к этому времени истек срок давности по делам о шпионаже. Его обвинили только в лжесвидетельстве и приговорили к трем годам заключения (см.: AndrewС., Gordievsky О.Op. cit. P. 280; Haynes J. E., Klehr H.Op. cit. P. 155-156, 167-173).